Окраина

С него довольно, больше он этого не выдержит. Чилтон быстро встал и, извиняясь направо и налево, стараясь никому не наступить на ногу, стал пробираться между скамьями к центральному проходу. Он не знал, видны ли были контуры пуповины под белой рубашкой, но в этот момент это его мало интересовало. Может быть, ему бы даже стало легче, если б его секрет раскрылся. Но, несмотря на то что его переполняло чувство ужаса и паники, несмотря на то что все его лицо было покрыто пленкой пота, сидевшие в церкви решили, что ему просто приспичило, и давали пройти, не обращая на него никакого внимания.

Он выскочил из церкви, и его вырвало прямо в близлежащих кустах.

Пикап был припаркован совсем рядом, но Чилтон предпочел добраться до дома бегом. А пуповина в это время медленно и методично двигалась по его телу, словно изучая его.

Влетев в дом и тщательно заперев дверь, он немедленно сорвал с себя рубашку.

Пуповина распрямилась с такой силой, что он едва устоял на ногах, а потом так же быстро свернулась, как отпущенная рулетка, и в мгновение ока спряталась у него в штанах. Чилтон почувствовал, как она залезла к нему в трусы, спустилась ниже и постучала по колену, а потом успокоилась.

Рыдая, Боден упал на свое кресло-релакс. Слезы ручьями текли по его щекам, и он издавал непроизвольные икающие звуки. Чилтон не мог вспомнить, когда плакал в последний раз – скорее всего, когда он был еще совсем ребенком. Не хотел он плакать и сейчас, но был не в силах остановиться. Он никак не мог понять, что же происходит – его собственное своенравное тело напало на него? Чилтон был совсем один, испуганный и смущенный, не имея рядом ни одной живой души, с которой мог бы поговорить. Казалось, что все свалилось на него в один и тот же момент, и Боден знал, что уже начинает прогибаться под этим давлением, как какой-нибудь никчемный слюнтяй, но поделать с этим ничего не мог.

Он положил ногу на ногу, стараясь зафиксировать положение пуповины, а потом втянул живот и застегнул ремень на самую последнюю дырочку. Ему было неудобно и трудно дышать, но он посчитал, что это не позволит пуповине ползать по всему его телу, и поэтому, проделав операцию, откинулся в кресле совершенно измученный. Он все еще продолжал рыдать, все никак не мог успокоиться, но в то же время понимал, что с пуповиной надо что-то делать, и все пытался выработать какой-то план. Но в голове у Бодена стояла полная муть, его мыслительные процессы сильно замедлились, и единственной мыслью, которая пришла ему в голову, была мысль о том, что ему надо оставаться дома и ждать, когда все пройдет само по себе. Умом он понимал, что само по себе ничего не пройдет, но решение сидеть дома казалось ему правильным, и, свернувшись калачиком, он возблагодарил Бога за то, что в его штанах ничего не шевелилось.

Измученный рыданиями, Чилтон заснул.

Проснулся он от того, что ему нечем было дышать – теперь пуповина обмоталась вокруг его горла. Спинка кресла была полностью опущена, и он лежал, вытянувшись на спине во весь рост. Ремень все еще был затянут, и живот болел от врезавшейся в него кожи, но пуповине каким-то образом удалось освободиться.

И она еще подросла.

Чилтон судорожно задергался, пытаясь хватать ртом воздух, но тот не проникал дальше его рта. Голова у него горела, и ему казалось, что сверху на него давит весь мир. Ноги молотили по поднятой подставке для ног, а его беспорядочно дергающиеся руки сбили на пол лампу и пепельницу, прежде чем им, наконец, удалось схватить ножницы.

Боден на ощупь попытался вставить пальцы в отверстия, но никак не мог раздвинуть лезвия и очень боялся уронить их, оставшись, таким образом, без последнего шанса на спасение. Зрение его затуманилось – Чилтон понимал, что его время на исходе, поэтому, крепко зажав ножницы в руке, он ударил ими в пупок. Однако по пуповине не попал, и заточенная сталь легко вошла в его живот.

Тело изогнулось от боли, и Чилтон закричал… хотя кричать он не мог. Эта попытка уничтожила последние крохи воздуха у него в легких, и в глазах у него потемнело. Умирая, он из последних сил выдернул ножницы и ударил еще, на этот раз по пуповине, обернувшейся вокруг его шеи. С облегчением он почувствовал какое-то движение. Дышать он по-прежнему не мог, но пуповина проявила себя как разумное существо и попыталась защититься. Для этого она попробовала отодвинуться от ножниц, не ослабляя своего давления на шею.

Ему таки удалось попасть по пуповине, но одновременно он повредил себе шею, и кровь хлынула по его плечу и спине. Боден становился все слабее, мысли его путались, и он понял: его единственный шанс – это уничтожить угрозу в зародыше.

Из последних сил сжав ножницы, он ударил ими себя в живот.

Чилтон опять целился в пупок – и опять промахнулся. Ножницы вошли в его живот на всю длину лезвий. Боль была совершенно непереносимой, ничего подобного он не испытывал никогда в жизни. Боден с радостью понял, что теряет сознание от нехватки кислорода, так что больше этой боли от раны в животе он не почувствует.