Окрась это в черное

Он несколько раз ставит мне выпивку, которую я поглощаю без всякого эффекта. Но в его обществе у меня действительнослегка кружится голова. Чтобы меня приняли за желанную женщину, за человека – это просто лестно. Тем более что я давно уже о себе такими словами не думаю.

Потом мы идем танцевать, вливаясь в плещущую толпу. В какой-то момент я замечаю, что смеюсь – смеюсь от души, обхватив Джада рукой за талию. И тут он наклоняется и целует меня.

Я едва успела убрать клыки, когда его язык нашел мой. Обняв его и второй рукой, я тяну его к себе, прижимаюсь к нему. Он подается мне навстречу, его эрекция трется о мое бедро как ласковый кот. И тут я понимаю, что хочу знать, какова на вкус его кровь.

И отталкиваю Джада с такой силой, что он отшатывается на пару шагов, чуть не сев на задницу. Я трясу головой, будто стараюсь вытряхнуть воду из ушей, и из груди у меня поднимается стон.

– Соня?

На его лице недоуменное, обиженное выражение.

Я вижу,как манит меня его кровь из-под кожи: вены синие, артерии пульсируют алым. Повернувшись спиной, я убегаю прочь из бара, опустив голову. Плечом проталкиваюсь сквозь скопление танцоров, они разлетаются, как мелкие кегли. Кто-то кричит мне вслед ругательства, кто-то даже плюет в мою сторону, но я глуха к их злобе, слепа к их презрению.

Только оставив между собой и баром пару кварталов, я замедляю шаг и приваливаюсь к двери какого-то подъезда. Гляжу на собственные трясущиеся руки, будто на чужие.

– Он мне понравился. Он мне честно понравился, и я хотела... хотела...

От одной этой мысли горло перехватывает рвотным спазмом. Любовь, ненависть – какая разница? Кровь – это жизнь, чья бы она ни была.

–Только не так. Никогда я не возьму кровь у того, кто этого не заслужил.

Ах, какие мы особенные!

–Заткнись, зараза!

– Соня?

Автоматически я прижала его к стене, предплечьем придавив трахею, и только потом узнала. Джад вцепился в мою руку, и глаза у него лезут из орбит.

– Я хотел... извиниться... – хрипит он.

Я отпускаю его.

– Нет, это мне надо было бы извиниться. И больше, чем ты думаешь.

Джад оглядывает меня с уважением, потирая горло, но в его глазах все еще нет страха.

– Понимаешь, я не знаю, что я такого сказал или сделал, что ты так вспыхнула...

– Тут дело не в тебе, Джад, поверь мне.

Я поворачиваюсь и ухожу, но он спешит за мной.

– Слушай, здесь за углом есть кафе, открытое всю ночь. Может, зайдем и все обсудим?

– Джад, оставил бы ты меня в покое. Для тебя будет гораздо лучше просто меня забыть.

– Как можно забыть такую девушку?

– Проще, чем ты думаешь.

Он шагает рядом, отчаянно пытаясь заглянуть в глаза.

– Ну, Соня! Послушай... Может, ты хоть посмотришь на меня?

Я резко останавливаюсь и поворачиваюсь к нему, надеясь, что за зеркальными очками он не сможет прочесть выражение моих глаз.

– Вот этого тебе меньше всего надо было бы.

Джад вздыхает и вынимает из кармана листок бумаги.

– Ты действительно странная, тут без сомнения! Но ты мне нравишься, и не спрашивай почему – сам не знаю. – Он царапает что-то на листке и сует его мне в руку. – Вот, возьми мой телефон. Просто позвони, ладно?

Я зажимаю листок в кулаке.

– Джад...

Он поднимает руки ладонями ко мне.

– Вот – ничего в руках, ничего в рукавах. Честное слово. Только позвони.

Я улыбаюсь неожиданно для себя самой.

– Ладно, позвоню. А сейчас я пойду, хорошо?

* * *

Когда на следующий вечер я оживаю, то нахожу в кармане смятый листок с телефоном Джада. Сидя на старом матрасе, который служит мне кроватью, я долго рассматриваю цифры.

Вчера я проверила как следует, что Джад за мной не следит. Гнездом мне сейчас служит квартира на чердаке старого склада неподалеку от Французского квартала. Помимо моей лежанки, в ней имеется еще деревянный шкаф, пара стульев от Армии Спасения, холодильник и радиотелефон. Еще повсюду валяются контейнеры со всякими эзотерическими курьезами, которыми я расплачиваюсь с торговцами информацией или волшебством. А так в этом просторном помещении пусто. Кроме тех случаев, когда в гости заходят Мертвые. Как сегодня, например.

Сперва я призрака не узнаю. Он потерял ощущение своей сущности за время, прошедшее после смерти, как-то размылся его образ. Сейчас он клубится сквозь половицы синим дымом, постепенно принимая форму. И только когда фантом вытаскивает из собственной эктоплазмы дымящуюся сигарету, я его узнаю.

– Привет, Чаз.

Призрак моего бывшего любовника издает такой звук, будто кошка тонет. Мертвые не могут говорить понятно – даже для Притворщиков, – кроме трех дней в году: Вторник Масленицы, Хэллоуин и весеннее равноденствие.

– Пришел проведать свою убийцу? Чаз издает звук, будто церковный колокол на половинной скорости.

– К сожалению, нет у меня спиритической планшетки, а то бы поговорили. Ты сегодня пришел по делу, или просто скучно там?

Чаз хмурится и показывает на листок бумаги у меня в руке. Единственный свет в комнате – излучение от призрака.

– Что такое? Ты не хочешь, чтобы я звонила по этому телефону?