Окрась все в черный

— В Хрустальном, — спокойно подтвердил Семен Иванович. — Беляевы были очень небедными людьми, в отличие от всей нашей безлошадной ученой братии. Не знаю, наследство им, что ли, досталось — не в курсе, да это и не важно. Поводом послужил день рождения Натальи. И сначала мы действительно праздновали, а потом она предложила провести экскурсию по дому — вроде как в шутку. Дом был огромный: множество комнат, несколько подсобных помещений, мало чем отличающихся от жилых — просторных и чистых, только без окон. Вот в одну такую подсобку Белова нас завела, закрыла дверь и попросила замолчать всех на минутку.

— Видите, какая здесь прекрасная звукоизоляция? — сказала она, когда все умолкли.

Тишина в помещении действительно была полной, а ведь недалеко, в гостиной, осталась невыключенной музыка.

— Извне никто ничего не услышит.

Я еще не понял, к чему она клонит, но мне стало не по себе.

— Поселок прекрасно охраняется. Ввезти человека на моей машине не составит труда, но посторонний сюда не проникнет. Никаких ненужных ушей и глаз. Вам не кажется, что это как раз то, что нам нужно?

— А что нам нужно? — спросил Петя Брагин и нервно рассмеялся: видно, и ему было не по себе.

— Нам нужны условия! Условия для настоящей работы! Для работы практической.

— Это опыты над людьми — практическая работа? — возмутился Смирнов. — Я на это никогда не пойду!

— Антивирус… — начала Наталья, но ей не дали договорить: войско взбунтовалось.

А через неделю группу распустили. Что произошло: кто-то куда-то стукнул, или Беляева решила таким образом от нас избавиться и сама заявила о дальнейшей бесперспективности эксперимента, или государство отказалось от финансирования, не знаю. Во всяком случае, трест лопнул. И до вчерашнего дня я думал, что идея антивируса так и почила.

— А сейчас что вы думаете?

— Ну, очевидно, не почила. Беляева осуществила свой замысел. Ваши пострадавшие — по всей вероятности, жертвы ее эксперимента. И неизвестно, только ли они одни.

— Не только. Этих, видимо, она решила вовлечь в житейские стрессовые ситуации. Но была еще черная комната.

— Черная комната? — Корт повернулся к Никитину. — Что вы имеете в виду?

Андрей рассказал ему о картине Сосновского и обо всем, что ей, по его предположениям, предшествовало.

— Да-а, — задумчиво протянул Семен Иванович и отпил из рюмки коньяка, — это очень возможно. Говорите, все умерли, кроме Сосновского?

— Это он так говорит.

— Не смог испугаться и выжил? Очень, очень похоже на правду. Если он и теперь выживет, то, можно сказать, эксперимент удался. Пусть пока единственный человек, но… Да ведь это победа! — Корт вскочил и, потирая руки, радостно расхохотался. — Мы не верили, а вот поди ж ты!

— Сосновский собирается застрелиться, — мрачно проговорил Никитин, — так что ликовать тут особенно нечего.

— Застрелиться? Почему?

Андрей рассказал ему о второй картине.

— Не застрелится! — уверенно сказал Семен Иванович.

— Не знаю, не знаю. Настроен он весьма решительно. И потом, Филипп человек одержимый, если уж что задумал…

— Не застрелится! — перебил Андрея Корт. — Не в наших это интересах.

— Не в наших?

— Ну, я имею в виду, — на секунду смутился Семен Иванович, — не в интересах эксперимента. Что-нибудь не срастется, вот увидите. Не дадут ему застрелиться, слишком ценный он теперь экземпляр.

— Экземпляр? — возмутился Андрей.

— Не придирайтесь к словам, вы же понимаете, о чем я.

— Я думал подменить патроны…

— Вот именно! Уверен, не один вы об этом подумали. Можете, конечно, проверить, но уверен, их уже подменили. Но какая остроумная идея: провести художника по его собственному творчеству! Не испугался черной комнаты, слепоты, обездвиженности, так вот тебе твоя собственная ожившая картина. Что может быть страшнее для художника? Обычные человеческие страхи его и не могли напугать: он от них абстрагировался, воспринимал как сюжет для картины. А потом еще эта вторая картина… Просто великолепно! Беляева сделала еще одно открытие: можно управлять творчеством. Получается, она диктовала ему этот новый сюжет, направляла, когда он шел не в ту сторону, подсказывала, а он, бедняга, думал, что пишет сам. Ха! Да ведь это…

— Я не разделяю вашей радости, — сердито оборвал его Никитин, — и понять ее не могу. Для меня Беляева — преступница, повинная в смерти людей.

— Да, да, да, — Корт вдруг опечалился, — это так. Действительно, она виновата. И я сам считал, что нельзя проводить опыты на людях. Но… Согласитесь, ведь в конечном счете делалось это для блага всего человечества. Ну согласитесь?

— Не соглашусь!

— Ну еще бы! — Вениамин возмущенно отодвинулся от стола. — Вы вдов Иващенко и Бекетова спросите, разделяют ли они вашу точку зрения. Вдруг повезет и они скажут: да, мы вполне понимаем и гордимся, что наши мужья послужили науке.

— Кстати, чуть не забыл, — спохватился Никитин. — Этот антивирус каким образом вводился в организм?

— В виде однократной прививки, подкожно. Переносится она легко, во всяком случае, Беляев перенес ее хорошо, никаких побочных эффектов не наблюдалось.