Округ Форд

— Если он получил такие деньжищи, почему тогда помирает в старой хижине на окраине?

Тут начались споры о том, сколько именно денег имеется у Адриана. Большинство сошлись во мнении, что не много, но он рассчитывает на наследство по трастовому договору, составленному дедом. Нашелся один храбрец, который тут же высмеял остальных и заявил, что все это чушь собачья. Он уверял, что ему доподлинно известно: все члены клана Кина бедны как церковные мыши.

— Вы посмотрите на их старый дом, — предложил он. — Они слишком бедны, чтобы покрасить его, и слишком горды, чтобы побелить.

В конце июня стало еще жарче, и Адриан отсиживался в основном в своей комнате, под надрывно гудящим кондиционером, проку от которого почти не было. Приступы лихорадки участились, и он просто не мог сидеть на крыльце в удушающей жаре. В комнате Адриан находился в одном нижнем белье, и оно намокало от пота, хоть выжимай. Он читал Фолкнера и писал десятки писем друзьям из той, другой жизни. Остальное время проходило в полудреме. Раз в три дня к нему заглядывала медсестра — для быстрого осмотра и пополнения запаса лекарств; впрочем, теперь все таблетки он спускал в унитаз.

Эмпория просто из кожи лезла вон, желая хоть немного подкормить Адриана, но аппетита у него не было. А поскольку ей никогда не доводилось готовить на семью, опыта поварихе явно не хватало. В маленьком огороде произрастало достаточно томатов, кабачков, фасоли, бобов и дынь, так что самой ей всего хватало. И Адриан старательно делал вид, будто ему нравятся овощные блюда, которые она щедрой рукой наваливала на тарелку. Она уговорила его есть кукурузный хлеб, хотя в тесто входило масло, молоко и яйца. Она еще ни разу в жизни не встречала человека, который бы отказывался от мяса, рыбы, цыплят и молочных продуктов. Как-то раз она даже спросила:

— А что, все люди в Калифорнии вот так едят?

— Нет. Но вегетарианцев много.

— Но вы же небось не на одних овощах выросли?

— Давайте не будем обсуждать, как я рос, Эмпория. Мое детство можно назвать сущим кошмаром.

Она накрывала на стол три раза в день, время выбирал он сам, и они подолгу засиживались за едой. Адриан знал: для него очень важно правильное полноценное питание — и старался есть сколько мог. Однако прошло уже две недели, а он все продолжал терять вес.

Как-то раз во время ленча позвонил священник. К телефону, висевшему на стене в кухне, как всегда, подошла Эмпория. Адриану, конечно, тоже разрешалось пользоваться телефоном, но делал он это крайне редко. В Клэнтоне звонить ему было просто некому. Он никогда не звонил родным, а они не звонили ему. Оставалось несколько друзей в Сан-Франциско, но слышать их голоса ему не хотелось.

— Добрый день, ваше преподобие, — ответила Эмпория, затем зашла за угол и протянула шнур, на сколько хватало длины. Говорили они недолго, и Эмпория, уже собираясь повесить трубку, сказала: — Ладно. Значит, увидимся в три.

— Как поживает его преподобие? — осведомился Адриан.

— Думаю, прекрасно.

— Он что, придет к нам в три?

— Нет. Я зайду в церковь. Он хочет со мной о чем-то поговорить.

— Интересно, о чем это?

— Больно уж любопытным вы стали в последнее время.

— Послушайте, Эмпория, я живу здесь вот уже две недели. И прекрасно понимаю, что совать нос в чужие дела неприлично. Но ведь это же почти невежливо — хоть немного не полюбопытствовать. К тому же геи более болтливые, чем нормальные люди. Вы это знали?

— Сроду о таком не слыхивала.

— Но это так. Доказанный факт. Так почему бы его преподобию не зайти самому? Ведь в том и состоит его работа — звонить прихожанам, навещать паству, знакомиться с новоприбывшими, разве не так? Я видел его три дня назад, он стоял на крыльце и беседовал с Дорис и Германом. И все время оглядывался на наш домик, точно опасался, что может подхватить заразу. Ведь вам он тоже не нравится, верно?

— Второй нравится больше.

— Мне тоже. И я не пойду с вами в церковь, Эмпория, так что не просите.

— Всего два раза и просила.

— Да, и я сказал: спасибо, не надо. Очень мило с вашей стороны, но я не имел и не имею намерения идти в эту церковь, равно как и в какую-либо другую. Не уверен, что мне там будут рады.

Она промолчала.

— Знаете, накануне ночью мне снился сон. Идет служба в церкви, белой церкви, здесь, в Клэнтоне. Ну, одна из тех служб, когда люди падают, катаются по проходам, теряют сознание, хор во всю глотку поет «Соберемся мы у реки», а священник за алтарем умоляет всех грешников выйти, покаяться и получить прощение. Ну, вам знакома эта картина.

— Да у нас каждое воскресенье так.