Округ Форд

На лбу у Мака красовался огромный черно-синий синяк, широкая белая повязка мало что скрывала, а потому он действительно походил на заядлого алкоголика. Он прикусил язык и слушал, изо всех сил притворяясь подавленным и пристыженным. И когда настал его черед, выразил озабоченность теми же проблемами, однако бомбы метать не стал. Большая часть проблем создана им, и он готов признать свою вину.

Когда он закончил, доктор Хуанита развела супругов по разным комнатам. Лайза отправилась в приемную листать журналы и набираться новых сил для атаки. Мак остался с доктором наедине. Первый раз, когда пришлось проходить это испытание, он страшно нервничал. Теперь же привык, и ему было все равно. Никакие слова не помогут спасти брак, так к чему вообще вся эта болтовня?

— У меня создалось ощущение, что вы хотите развода, — осторожно начала доктор Хуанита, а сама так и сверлила взглядом Мака.

— Я хочу, потому что Лайза этого хочет. Хочет лучшей жизни, новый большой дом, успешного мужа. Я слишком мал и ничтожен для нее.

— Вы с Лайзой когда-нибудь смеялись вместе?

— Ну, разве когда смотрели что-то смешное по телевизору. Я смеюсь, она смеется, девочки тоже хохочут.

— Ну а в плане секса?

— Видите ли, нам обоим по сорок два, и в среднем мы занимается этим раз в месяц, что прискорбно, поскольку сам процесс длится максимум минут пять. Ни страсти, ни романтики, просто удовлетворение чисто физиологических потребностей. Тихо, методично, точно надо отметиться — и все. У меня такое впечатление, что она может обойтись и без этого.

Доктор Хуанита вела какие-то записи — в точности так же поступал и Мак при работе с клиентом, когда тот упорно молчал, а хоть что-то записать было надо.

— Вы много пьете? — спросила она.

— Меньше, чем утверждает Лайза. Она из семьи, в которой совсем не пьют, так что три бокала пива вечером кажутся ей чем-то из ряда вон выходящим.

— Но ведь вы действительно пьете слишком много.

— В тот вечер я возвращался домой, весь день шел снег, вот я и поскользнулся на льду, расшиб голову. А теперь весь Клэнтон только и гудит о том, как я нажрался, притащился домой пьяным в дым, упал, разбил голову и от этого окончательно съехал с катушек. Она вербует себе союзников, неужели не понимаете, доктор? Всем говорит, какой я мерзавец, хочет, чтобы окружающие приняли ее сторону, когда дело дойдет до бракоразводного процесса. План битвы уже существует. Развод неизбежен.

— Так вы сдаетесь?

— Да, сдаюсь. Полностью и бесповоротно.

Это воскресенье, второе воскресенье месяца, — день, который Мак ненавидел особенно сильно. Ибо согласно давно заведенной традиции каждое второе воскресенье каждого месяца после совместного похода на церковную службу семья Баннинг непременно собиралась в родительском доме на ленч. Не принимались никакие отказы, ни под каким предлогом, ну разве что кого-то из родных не было в этот момент в городе. И даже в этом случае отсутствие воспринималось крайне отрицательно, а его причина порождала слухи и сплетни за столом — разумеется, в отсутствие детей.

Мак с шишкой и синяком на лбу, обретшим еще более радужную расцветку, не мог противиться искушению сказать этим субъектам последнее громкое «прощай». В церковь он не пошел, с утра решил не принимать душ и не бриться, натянул старые потертые джинсы и грязный свитер и для пущего эффекта снял широкую повязку со лба. Пусть все Баннинги забудут о еде, когда увидят эти безобразные швы. Мак явился с опозданием всего на несколько минут, однако сумел омрачить радостную суету и обмен любезностями при встрече родных. Лайза игнорировала его полностью — впрочем, она делала это почти всегда. Девочки шушукались на застекленной террасе с кузинами — последние, разумеется, слышали о скандале и хотели узнать подробности.

И вот, уже усаживаясь за стол, Лайза протиснулась мимо него и прошипела:

— Почему бы тебе не уйти прямо сейчас?

На что Мак весело ответил:

— Да потому, что я просто умираю с голоду, а подгоревших пирогов не пробовал вот уже месяц.

Все присутствующие, их было шестнадцать, вслед за отцом Лайзы, в белой рубашке и галстуке, вознесли благодарственную молитву Всевышнему и сразу принялись за еду. Трапеза началась. Как всегда, прошло секунд тридцать, и отец Лайзы принялся обсуждать цены на цемент. Женщины же занялись сплетнями. Двое племянников Мака, сидевших напротив, глаз не сводили с его шрамов и не могли есть. И вот наконец нетерпение бабушки, матери Лайзы, достигло предела, и она не сдержалась. На фоне общей приглушенной болтовни голос ее прозвучал громко и мощно:

— Бедняжка Мак. Голова твоя выглядит просто ужасно! Наверное, было очень больно?

Мак ожидал подобного выпада и тут же выпалил в ответ:

— Вообще ничего не чувствую. Сижу на таблетках. Они замечательные.

— А что, собственно, случилось? — Этот вопрос поступил от шурина, врача.