Окрылённые временем

И теперь он вспомнил все это. Было много таких дней и ночей, оставшихся позади, и они звали его тысячью голосов. Он выпрямил грудь. Это было как раз то самое, чего ему не хватало. Надо идти по своей дороге и делать свою работу – и тогда можно смело смотреть в лицо судьбе. А

его судьба была здесь, и шагала отчаянная судьба в ногу с остальными, как ходят солдаты.

Когда встали из-за стола и, толпясь, разбирали пальто и шапки, Матвеев подошёл к Николе и отвёл его в сторону.

– А я? – спросил он несколько застенчиво.

Никола взглянул на него с сомнением.

– Но ведь у вас – это самое… Вы же больны.

– Теперь я здоров. Почти.

– А это?

– Это? Немного мешает.

– Смотрите, работёнка не из лёгких.

– Ничего. Бывало и хуже. Да я не так уж плох.

Никола вытер лоб и отвёл глаза от его ноги.

– Знаете что? Давайте подкрепитесь немного. Потом подумаем.

– Новая нога у меня не вырастет, – возразил Матвеев, нервно передёрнув плечами. – Пустяки, берите меня, какой я есть. Вместе с костылями. На какую угодно работу, всё равно.

– В том-то и дело, что подходящей работы нет.

– Не может быть! Давайте неподходящую. Вы не смотрите на мою ногу, это ничего.

Он начал волноваться. Крупное лицо Николы было неподвижно, и Матвеев понял, что его нелегко будет пронять.

– Но не в этом суть. Ведь есть же какая-нибудь работа, какую я мог бы делать. Расклейка, например? Потом я мог бы пойти вместе с парнями резать провода. Вы говорили, что можно даже послать девушек. Неужели я хуже их?

Он отчаянным усилием перевёл дух и ждал ответа, заглядывая ему в глаза. «Черт побери, – думал он, – экое упрямое животное!»

Никола осторожно переступил с ноги на ногу.

– Право, не знаю, – сказал он нерешительно, – как тут быть.

Матвеев наклонился к нему.

– Вы хотите сказать, – проговорил он обидчиво, – что я никуда не годен, да?

– Я этого не говорил.

– Но вы так думаете. Я это вижу.

– Я думаю, что вам надо хорошенько отдохнуть.

– Несколько недель я лежал в кровати. Да какое вам дело? Скажите прямо – берете меня или нет?

Он начал выходить из себя. Это была его последняя ставка, и невозможно было удержать рвущийся голос.

– Так нельзя с маху решать. Да вы не волнуйтесь.

– А вы не виляйте! Это дело докторов – разговаривать о болезнях. Мне надоело тут сидеть. Если – нет, то говорите сразу.

В чёрных глазах Николы он увидел свой приговор, и ужас ударил ему в грудь, как кулак.

– Нет, – сказал Никола.

– Нет?

Кони, ломающие полынь, и ослепительные клинки, и жёлтая пыль метнулись перед его глазами. Ему стало страшно, потому что ломалось последнее, и он хватался за это последнее обеими руками.

– Может быть, все-таки можно? – спросил он униженно и покорно. – Что-нибудь?

Никола покачал головой.

Тогда он взбесился. Что-то лопнуло в нём, как струна; после, вспоминая это, он мучительно стыдился своих слов.

Но у каждого человека есть право быть бешеным один раз в жизни, и его минута наступила.

– Думаете, что я никуда не годен? – сказал он, захлё-

бываясь. – Отработался?

Это было начало, а потом он назвал Николу канальей и опрокинул стакан и заявил, что ему наплевать на все. Он хотел куда-то жаловаться и говорил какие-то ему самому непонятные угрозы. Мельком он увидел покрасневшее лицо Безайса, который сидел и перебирал край скатерти.

Но остановиться уже нельзя было, и Матвеев говорил, пока не вышел запас его самых бессмысленных и обидных слов.

Ему хотелось сломать что-нибудь. Он замолчал и, подумав, прибавил совершенно некстати:

– Я член партии с восемнадцатого года.

Только теперь он заметил, что все замолчали и смотрят на него. Но ему было всё равно. Э, пропади они пропадом!

У него было одно желание: схватить Николу за плечи и трясти, пока он не посинеет. Никогда ещё мысль о своём бессилии не мучила его, как теперь.

Никола смотрел вниз и носком ботинка шевелил окурок на полу.

– Можете обижаться, – продолжал Матвеев, тяжело дыша. – Мне наплевать. Но я вам покажу ещё!

Никола взял его под руку.

– Знаете, что я вам скажу, – начал он тихо, чтобы другие не слышали, – вы горячий малый, но я не обижаюсь. Если вы настаиваете, чтобы я говорил с вами начистоту, то я вам скажу.

– Я ни на чём не настаиваю, – возразил Матвеев, подёргивая руку, которую держал Никола. – Это все равно.

Мне наплевать.

Никола отвёл его в угол, не выпуская руки. Матвеев безразлично оглядел его плотную фигуру. Он сказал правду: ему было всё равно.

– Слушайте, паренёк, – начал Никола. – Вы коммунист.

И вот у вас есть дело, которое вам поручено и которое надо во что бы то ни стало сделать. Партийное дело, понимаете?

Да, кроме того, ещё и опасное. Вы будете из всех сил стараться, чтобы выполнить его как можно лучше. Так? И вот приходит человек, который говорит: возьмите меня с собой. Возьмёте вы его, если он будет вам мешать? Понимаете – мешать? Нет, не возьмёте, будь он хоть ваш родной брат. У работы свои права, и она этого не признает. То-то и оно. Если б это было моё дело, то я б вас взял. Но это дело партийное. Поэтому я вас не беру. Не потому, что я не имею права или боюсь, что вас убьют, – а потому, что вы будете мешать нам всем.

– Чем же я буду мешать?