Оксюморон

Вскоре автобус остановился. Это была моя остановка. Выйдя из автобуса я посмотрел по сторонам. Вдали шумел вековой сосновый лес. Это место ещё не попало в лапы всё пожирающего прогресса. Здесь чувствовалось что-то первобытное. Эдакое настоящее с большой буквы «Н». Это было одно из тех мест, о которых порой приятно помечтать перед сном, дескать послать бы к чёртовой матери всю эту цивилизацию и поселиться где-нибудь в далёкой тихой деревеньке или на худой конец в таком месте. А проснувшись осознать, что самое приятное в этих мечтах это их несбыточность. Меня, к слову сказать коренного москвича, всегда удивляло одно странное качество, присущее моему родному городу. Это качество заключалось в умении этого города, глуша нещадным шумом и давя суетой, внезапно окунать в прозрачные и тихие омуты таких мест как это. В таких местах словно былинный поросший зелёным мхом далёких дремучих веков богатырь, спит дух старой боярско-стрелецко-старообрядчесской Москвы.

Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что такие места есть в каждом старом, да и не очень, городе. Как правило находятся они, либо на пустырях за какими-нибудь заброшенными строениями, либо возле гигантских полумёртвых заводов. Кажется, что в такие места не дотянулась цивилизация, или побрезговав прошла мимо. Кажется, что поставь в таком месте избу, и в её двери не постучится не один человек, проживи ты здесь хоть сто лет. К таким местам в Москве несомненно относятся известные всему миру, благодаря бессмертному творению Булгакова, Чистые пруды.

Раньше мы с Ленкой часто гуляли на Чистых прудах. В тихие и прохладные утренние часы, когда не выспавшееся прохладное солнце, ещё не успевшее подняться над землёй, сверкает в обвислых ветвях ив словно драгоценный гребень. В воздухе царит непередаваемая свежесть. И в этой свежести, словно новорожденный ребёнок, тянет руки к миру, уже готовый принять крещение вечностью новый день. Тишину тревожат изредка птичьи голоса, и робко проникают звуки людских голосов и автомобилей. Мне вспомнилось вдруг одно утро. Когда мы подошли к ограде за которой поблёскивала зеркальная водная гладь, Ленка взяла меня за руку и тихо сказала:

– А хочешь я расскажу тебе почему эти пруды называются чистыми?

И рассказала. Я знал историю обретения нового имени этих водоёмов, но счёл тогда за благо дать ей блеснуть эрудицией. Когда она закончила свой рассказ сказал ей, что если она права, то именно с чистых прудов начала умирать старая Русь и нарождаться новое государство – Россия. Возжелавшая стать дочерью старой Европы, но так и оставшаяся для последней нежеланным и непредсказуемым подкидышем. Помню супруга улыбнулась и посмотрела на меня с таким видом словно желая сказать: «всё то ты Лёшка у меня знаешь». После обнявшись мы долго гуляли по набережной. Потом сидели на скамейке. Ленка положив голову мне на плечо сощурив глаза, с явным удовольствием подставляла своё лицо под потоки свежего ветерка. После той прогулки она словно расцвела. Нужно будет взять за правило бывать здесь почаще, сказала она мне, когда мы вернулись домой.

После этого мы ни разу вместе не гуляли на Чистых прудах.

Место где я находился сейчас навевало точно такие же ощущения какие я испытал во время той прогулки много лет назад на чистых прудах, когда моя матримониальная жизнь, с бывшей казалась прочной цитаделью. Сейчас вспоминая тот далёкий день у меня отчаянно защемило в груди. Удивительно, как легко можно проскочить мимо того самого момента, который возможно и покажется то тебе самым банальным, но который позже, по прошествии лет, покажется самым счастливым. И он то, именно он, возможно, и оправдает когда-нибудь всю твою жизнь.

Немного постояв, я направился к виднеющемуся в дали скоплению новостроек, за которыми чернел полукруг чёртового колеса.

Войдя в зловонное чрево подъезда, и лавируя, между лужами блевоты, кучками кошачьих фекалий и прочими атрибутами обычного среднестатистического российского подъезда, я поднялся на пятый этаж

Наверное, такие подъезды, думал я, существуют специально для того, чтобы, напоминать людям о их грехах. На протяжении всего моего восхождения меня сопровождал запах, который пребудет с нами во веки вечные – запах бедности. Квартиру в этом доме Сане выхлопотали родители. Это было последнее что они успели для него сделать, пользуясь положением, занимаемым ими в советской иерархии. Ибо спустя всего несколько месяцев приказало долго жить и само советское государство. А спустя ещё месяц, и министерство в котором они работали, прогибаясь под задорным ветром перемен стало усиленно сокращать штаты. Под это сокращение попали и родители Сани. А когда Саня учился в институте его родители и вовсе разошлись.