Октавиан Август. Крестный отец Европы

И пусть превозносимое Октавианом «возрождение республики» не что иное как обман — на высшем политическом уровне, — в целом оно было правдой, как может быть правдивым произведение искусства, имеющее какие-то вымышленные детали.

Октавиан старался восстановить не конкретное сочетание политических законов и порядков, а систему традиционных ценностей, согласно которой общее благо всех граждан стоит выше, чем индивидуалистические стремления привилегированного меньшинства.

Его собственная маниакальная борьба за власть отнюдь не обусловлена цинизмом. Как только Октавиан достиг высокого положения, он в гораздо большей степени стал руководствоваться в своей политике любовью к обычаям и духу прежних поколений римлян, во всяком случае, в той мере, в какой о них можно было судить по легендам прошлого, легендам о деяниях, прославивших римский народ и возвысивших его над другими. Этот дух, независимо от того, существовал ли он в действительности, красноречиво и лаконично, как никто другой, выразил британский министр девятнадцатого века лорд Маколей в известных и часто осмеиваемых за сентиментальность строках о Риме поздней империи:

Не партии, державе
Служить старался всяк.
Вождь пекся о народе,
Любил вождя бедняк.
Делили честно земли,
Добычу — плод войны;
Как братья жили римляне
В дни славной старины.

Ни одно из этих утверждений нельзя назвать полностью верным. Да и могло ли так быть, коль скоро люди несовершенны? Просто Маколей — как и Октавиан — желал верить, что когда-то, когда деньги, роскошь и безудержное честолюбие не испортили людей, царил золотой век братства и героизма. То была та самая Res Publico, которую Октавиан мечтал восстановить или по крайней мере поставить гражданам в пример для подражания. То была сфера разума, скорее символ, чем реальность, и, быть может, символ тем более могучий.

В погоне за всеобщим благом Октавиан был готов отказаться отличного счастья, подобно тому как с радостью отдавали жизни за Рим легендарные представители героической эпохи. Он пожертвовал единственной дочерью и двумя внуками, когда их поведение стало мешать реализации его задачи: перевоспитать граждан с помощью суровых законов о нравственности и личного примера со стороны императорской семьи. Эти реформы, как и Pax Augusta, не проистекали из абстрактных этических принципов, но основывались на понимании нужд государства, его государства, государства более великого, чем он сам, и требовавшего от настоящего римлянина не большее и не меньшее, как полной самоотдачи.

Римлянин беззастенчиво призывался к национализму, даже расизму; никто в Древнем Риме не видел в том ничего постыдного. То был зов долга перед нацией, зов, который, как ни странно, находил отклик в завоеванных провинциях. Поставляемые Римом полупрофессиональные чиновники под руководством подотчетных наместников способствовали улучшению представлений о Риме как о колонизаторе. Налоги, конечно, взимались по-прежнему, но процесс оценки и сбора стал более рациональным, не столь грабительским. Некоторые отсталые провинции умели оценить выгоды, которые несло им, во всяком случае высшим классам, сотрудничество с более развитой цивилизацией.

Как италийские города подражали оригиналу, Риму, и каждый имел собственное здание сената и Форум, а иногда даже такие же, как в Риме, названия улиц, так и провинциальные города испытывали строительный бум — они соревновались друг с другом, подражая духу и образу жизни столицы — предмета своей зависти.

Когда родился Октавиан, галльские племена вели меж собой постоянные войны; они отрубали врагам головы и украшали ими крыши убогих жилищ или деревья в друидических рощах.

Когда Октавиан был мальчиком, а Юлий Цезарь сражался с галлами, римское войско выстроило лагерь у слияния Роны и Соны.

Когда Октавиан повзрослел, лагерь уже превратился в оживленный административный центр с большим будущим.

При его правлении этот населенный пункт быстро разросся, стал городом под названием Лугдун: роскошные общественные бани, мраморные храмы, театры, акведук, мастерские, где делали прекрасную керамическую посуду, хорошие дома из кирпича, бетона и камня — на таком уже не повесишь отрубленную голову.

Тем, кто желал получить римское гражданство, Октавиан запретил исповедовать религию друидов; люди молодые и честолюбивые больше всего стремились стать римскими гражданами. Еще до смерти Октавиана Лугдун стал столицей римской Галлии. Здесь пересекалось множество выстроенных легионерами мощенных камнем дорог, соединявших Средиземноморье с Атлантическим побережьем и Северным морем; дороги помогали развитию торговли и почтовой службы. Этот город теперь называется Лион — большой город с предместьями, общим населением миллион двести шестьдесят тысяч человек, второй после Парижа, и, по мнению многих, отведавших деликатесов в его прославленных ресторанах — также и гастрономическая столица мира.