Октавиан Август. Крестный отец Европы

Крупица правды в словах Цицерона есть, но далеко не вся правда. Тут игнорируется очевидный факт: популяры отражали позиции подавляющего большинства избирателей, и по крайней мере некоторые из них весьма активно отстаивали эти позиции, даже рискуя восстановить против себя сенаторов. Не следует, впрочем, поддаваться мысли, что описательные термины «оптиматы» и «популяры» имеют какое-либо отношение к политическим партиям в современном смысле. Популяры, как меньшинство среди аристократов, пришли бы в замешательство, предложи им кто-то вести избирательную кампанию за большинство мест в сенате. У оптиматов было свое дело, и за него многие из них в конце концов и погибли. То же можно сказать и о популярах. Типичное заблуждение относительно последнего века Римской республики — считать, что политическая борьба не была обусловлена с обеих сторон как противоположными политическими ценностями, так и личным честолюбием. Аристократов-популяров по меркам сегодняшнего дня никак нельзя отнести к демократам, но по меркам Древнего Рима они были куда демократичнее оптиматов, у которых напрочь отсутствовало какое-либо сочувствие демократическим идеям. Популяры — если судить по их делам — придерживались принципа, что все граждане имеют право хотя бы на небольшую долю богатств, приносимых расширением империи, особенно если эти граждане сражались за нее в рядах легионеров.

Популяры не выдвигали подобных принципов в качестве лозунга на выборах — в Риме не было такой вещи, как всеобщие выборы. Они снова и снова отстаивали — без формальных заявлений, зато на деле — священное право настоящего народного собрания решать законным путем любой вопрос, выдвинутый перед ним избранным правомочным магистратом или трибуном без предварительного согласования с сенатом и без дальнейшего утверждения в сенате. Это полностью соответствовало политической реформе, которой добились плебеи несколько поколений назад, не прибегая к кровопролитию. Когда оптиматы обвинили популяров в том, что те пытаются низвергнуть республику, обращаясь через голову сената непосредственно к черни (то есть избирателям), они тем самым признавали: большинство граждан против них.

Обычные граждане со скромными средствами, так же как и бедняки, и нищие, бесспорно, имели веские причины поддерживать по отдельным вопросам популяров в противовес правящей олигархии. Конечно, не каждому хотелось попасть на какой-нибудь дальний земельный надел и трудиться там с рассветало заката, зато если выпадал шанс проголосовать за дешевую еду, голосовали все. Оптиматы почти всегда, если верить документам, стояли против земельных реформ и раздачи продовольствия беднякам. Как мы убедились, они активно препятствовали тем трибунам, которые пытались обойти сенат, а в качестве последнего средства были готовы убить на месте всякого, кто проявлял настойчивость.

Реформы Суллы действовали недолго. Всего через восемь лет после его смерти Помпей заключил временный союз с Марком Лицинием Крассом, тоже в прошлом полководцем Суллы; вместе, как консулы, они в 70 году до нашей эры отменили большую часть этих реформ и, главное, отменили ограничение прав трибунов. Двигало ими стремление добиться себе свободы для политической карьеры, поскольку оптиматы уже позаботились ограничить их власть. Красс, патриций и самый богатый в Риме человек, прославился своим высказыванием, что по-настоящему богат только тот, кто в состоянии снарядить легион. Банкиры, предприниматели, сборщики налогов из всаднического сословия искали его поддержки в сенате.

Его союз с Помпеем был весьма неустойчив, поскольку Красс завидовал славе Помпея и потому втайне поддерживал звонкой монетой стремительную карьеру Цезаря, в котором давно разглядел союзника с выдающимися политическими способностями.

Помпей шел по стопам Суллы, заняв высокий военный пост на востоке, где снова возникла угроза римскому владычеству. В это время родился Октавиан и произошел мятеж Катилины. Катилину вряд ли можно рассматривать как жертву популистских игр. Он был политик-банкрот, который надеялся восстановить свое богатство, пользуясь неподдельным народным негодованием. Он смог поднять людей числом примерно в два легиона и поднял бы больше, если бы Цицерон столь быстро и беспощадно не подавил мятеж, вплоть до того, что лично проследил, как в темном грязном подземелье удушили пятерых сторонников Катилины.