Октавиан Август. Крестный отец Европы

На следующий день, 2 сентября, сенат собрался еще раз. Теперь отсутствовал занятый какими-то делами Антоний. Цицерон, отдохнув первого числа, явился на заседание и произнес яркую речь против Антония, так называемую «Первую филиппику», в которой разнес политику консула в пух и прах. Наверное, было бы куда эффектнее, если бы он бросил свои тщательно подготовленные аргументы сопернику в лицо, но Антонию хватило и услышанного от других, а также того, как восприняли выступление остальные сенаторы. Консул воздержался от проявления насилия по отношению к прославленному оратору и больше двух недель сочинял ответ. Контрудар Антоний нанес лишь 19 сентября, когда Цицерон уже уехал из Рима. Антоний обвинял отсутствующего сенатора в том, что тот был истинным вдохновителем заговора против Цезаря. Только спустя три месяца, 20 декабря, Цицерон набрался мужества прийти на заседание сената.

Все это время он сочинял следующие «филиппики», разошедшиеся большей частью в списках; в них оратор ушел далеко от политики и обвинял консула в моральном разложении, сексуальных извращениях, воровстве, мошенничестве, пьянстве и тирании.

Почему же Цицерон решился полностью сжечь корабли? Самое правдоподобное объяснение таково: между встречей с Брутом и написанием первой «филиппики» он получил известия, из которых сделал вывод, что за время его отсутствия в Риме противники Антония набрали достаточно сил и готовы нанести удар, уже не подвергая себя такому риску, как в начале лета. Вероятно, как раз тогда двое старших родственников Октавиана, действовавших от его имени, предложили Цицерону вступить в тайное соглашение. Это были его отчим Филипп и муж младшей сестры Октавии — Марцелл, оба в прошлом консулы. Именно Марцелл в свое время протянул Помпею символический меч, а потом сам отказался сражаться против Цезаря.

Предложение состояло в следующем: Цицерон, используя свое влияние и признанные способности оратора, поддерживает Октавиана и в сенате, и в народном собрании, а молодой человек защитит его от Антония, поскольку, как наследник Цезаря, пользуется большой популярностью у войск. Оратор был пока не готов к такому тесному сотрудничеству, однако рискованная и манящая перспектива — сыграть при Октавиане ту же роль, что играл при Александре Великом сам Аристотель, уже разбудила его тщеславие.

Тем временем Антоний решил уступить давлению находящихся в городе воинских частей и покончить с затянувшейся и бессмысленной враждой с Октавианом. Их публичное примирение состоялось на Капитолии в присутствии толп ликующих цезарианцев, которые не видели смысла в противодействии консула попыткам Октавиана отомстить убийцам, тем более что ходили слухи, будто те готовят новый заговор, собираясь вернуться в Рим во главе восточных легионов. Антоний продемонстрировал свои новые намерения, воздвигнув на Форуме статую Цезаря, с посвящением «отцу» — дабы показать сыновние чувства под стать чувствам Октавиана. В том же духе он повел себя 2 октября, произнеся с ростры речь — причем, видимо, позади него стояла новая статуя; теперь Антоний обвинял Брута и Кассия в предательстве. Казалось, он и Октавиан стоят плечом к плечу, как верные союзники. Но половина недели для политики — срок большой, даже в Древнем Риме. Три-четыре дня спустя Антоний обвинил молодого соперника в том, что тот готовит его убийство.

Октавиан горячо оспаривал обвинение, однако Цицерон ему не поверил. «Многие думают, что Антоний все придумал, чтобы захватить деньги молодого человека, — писал он. — Но честные мужи (boni viri) верят, что так и есть, и одобряют… На него возлагают большие надежды».

Антоний заявлял, и, без сомнений, справедливо, что Октавиан пытался подкупить людей из его охраны. Как мы знаем, Октавиан уже прибегал к таким методам с македонскими легионерами; он не преминул сделать это снова. Вероятно, требования «охраны» Антония — помириться с наследником Цезаря — частично были инспирированы с помощью немалых денег Октавиана. Но можно ли его обвинять в подготовке убийства консула — главы государства? Или его агенты превысили полномочия? Или Антоний цинично пытался уничтожить соперника, преувеличивая его вину?

Точно сказать нельзя. Сейчас, оглядываясь назад, мы видим, что Октавиан, убив консула, потерял бы гораздо больше, чем приобрел. Он не мог надеяться занять его место, как сам Антоний занял место Цезаря. Подобное убийство, совершенное к тому же собственной охраной консула, принесло бы больше выгод оптиматам, чем цезарианцам. Как вскоре показали события, в следующие двенадцать месяцев Антоний понадобится Октавиану живой и невредимый — чтобы защититься от Брута и Кассия, у которых в противном случае оказалось бы полное преимущество. Это должны были подсказать ему — и, наверное, подсказали — старшие друзья. Таким образом, сомнения в данном случае должны быть в пользу Октавиана.