Октавиан Август. Революционер, ставший императором

Молодому Цезарю совершенно не хотелось, чтобы его «сбрасывали», и он прямо заявил об этом. Как и всех остальных, его заботило сохранение своих позиций в долгосрочной перспективе. В начале месяца Децим Брут намекнул, что юноша подумывает о консульстве, которое стало вакантным после гибели Гирция и Пансы. Возможно, он обратился к Цицерону с предложением о союзе. Ходили слухи, что старый оратор уже завладел одной из этих вакансий. Брут слышал эту историю в Македонии и выразил беспокойство по поводу сотрудничества с Цезарем в принципе. В июне Цицерон заверял его в письме, что выступил в сенате против родственников молодого человека, которые добивались для него высшей должности. Скорее всего, оратор имел в виду Филиппа и Марцелла, и хотя он также советовал Цезарю самому отказался от столь нелепых претензий, тем не менее он продолжал с похвалой отзываться о юноше. Брут, которому Юлий Цезарь говорил, что он склонен к крайностям в своих взглядах, по-прежнему держался другого мнения, поскольку опасался, что Цицерон слишком легко готов поддаться страху и слишком легко поддался на лесть юнца. Брут видел в последнем лишь самозваного предводителя, унаследовавшего свое положение с именем и богатством того самого Юлия Цезаря, которого он и его друзья убили как тирана. В ответных письмах Цицерон продолжал уговаривать вождя «Освободителей» возвратиться в Италию со своей армией. В конце концов, оружие сильнее идеалов.[220]

В июле прибыла делегация из армии Цезаря. В нее входило 400 человек, что примерно равняется численности одной когорты, так что по сути это не была армия, однако в ее состав входило значительное число как центурионов, так и представителей рядового состава. Они потребовали консулата для своего командующего и выплаты обещанного им жалованья в полном размере. Светоний утверждает, что оратором делегации был центурион Корнелий. Приводились примеры из далекого прошлого, когда люди, не достигшие положенного возраста, получали высшую должность, если государство нуждалось в их талантах. Центурионы были людьми зажиточными и нередко происходили из аристократии италийских городов. Старая точка зрения на них как на старшин, выросших из рядовых, является достойным сожаления устойчивым мифом. Тем не менее сенаторы видели в них людей невысокого социального статуса и возмущались тем решительным тоном, которым они излагали свое дело. Их требования с негодованием отвергли. Корнелий, как говорят, откинул плащ, чтобы показать рукоять меча, который центурионы, в отличие от рядовых воинов, носили на левом бедре, и сказал: «Если вы не дадите, то вот кто даст».[221]

Такая неприкрытая угроза могла быть простой выдумкой, однако вскоре она стала реальностью. Когда делегация вернулась к Цезарю в Цизальпинскую Галлию, армия «потребовала», чтобы ее вели на Рим. Не проявляя каких-либо признаков несогласия, он двинул свои легионы на юг. Цезарь вновь пересек Рубикон с войсками, хотя на сей раз эта небольшая река никак не ограничивала его империю, поскольку экстраординарные полномочия не были связаны с какой-то конкретной территорией. В его распоряжении находилось восемь легионов, у сената – только один, сформированный Пансой и предположительно рассматривавшийся как соединение, предназначенное для активных боевых действий. Был отправлен гонец в североафриканскую провинцию, чтобы вернуть собранные там три легиона для защиты самого Рима.

Признав свою ошибку, сенат проголосовал за предоставление Цезарю права избираться in absentia, т. е. заочно – как раз то, чего добивался Юлий Цезарь в 49 г. до н. э., однако его преемник не склонен уже был доверять сенаторам и продолжил наступление. Прежде чем он достиг Рима, подоспели два легиона из Африки. Эти люди имели лучшую выучку, нежели новобранцы Пансы, однако у них не было никакого стимула рисковать, сражаясь силами трех легионов против восьми. Тем не менее под командованием одного или нескольких преторов они стали готовиться к обороне. Еще более зловещим знаком стало то, что были отправлены группы воинов, чтобы взять Атию и Октавию в качестве заложниц, однако не сумели их найти – скорее всего потому, что женщин предупредили или они сами догадались, что ситуация становится опасной.

Цезарь прибыл в Рим, и верные сенату легионы благоразумно перешли на его сторону. Претор покончил с собой от стыда или гнева, однако сколь-либо серьезной борьбы не было, когда молодой Цезарь и его телохранители вступили в город. Толпы народа, в том числе множество сенаторов, явились приветствовать его. Цицерон был последним из явившихся, как холодно заметил Цезарь. Затем ночью распространился слух, что Марсов и Четвертый легионы взбунтовались против своих командиров. Сенат собрался на заседание еще до рассвета, что явилось очередным вопиющим нарушением традиции, и какое-то время смаковал эту новость, пока не выяснилось вскоре, что она ложна.