Читаем Октавиан Август. Революционер, ставший императором полностью

Консулы постоянно предпринимали атаки на Юлия Цезаря, требуя его немедленного отзыва. Первый был кузеном и тезкой мужа Октавии, он стал консулом 51 г. до н. э. Сам Марцелл равным образом проявлял враждебность двоюродному деду своей жены во время консульства в 50 г. до н. э. Чтобы дать отпор этим нападкам, Цезарь потоком слал галльскую добычу в Рим, добывая себе новых сторонников, особенно среди плебейских трибунов. 1 декабря 50 г. до н. э. один из них поставил в сенате на голосование требование, чтобы Цезарь и Помпей одновременно сложили командование.[106] Только 22 сенатора проголосовали против, 370 человек, напротив, эту инициативу поддержали. Подавляющее большинство не хотело идти на риск новой гражданской войны даже при том, что они не любили Цезаря и не желали его дальнейшего усиления.[107]

Распространился слух о том, что проконсул уже вторгся в Италию. Марцелл попытался убедить сенат действовать, однако ничего не вышло из‑за вялой позиции его членов и трибунского вето. Не обращая на это внимания, он и его коллега в сопровождении друзей поспешили на виллу Помпея в Альбанских горах и вручили ему меч, призвав его защищать республику вместе со своими легионами. Помпей не выказывал нежелания поднять оружие против бывшего тестя и друга. Затем выяснилось, что слухи оказались ложными и ничего не произошло. 1 января 49 г. до н. э. консулом стал другой Марцелл, на сей раз младший брат консула 51 г. до н. э. Каждая сторона внесла свои предложения, но мало было доверия и желания идти на переговоры, в которых видели лишь проявление слабости. 7 января сенат принял senatus consultum ultimum,[108] призывая магистратов и проконсулов, находившихся близ города (очевидно, имелся в виду Помпей) сделать все необходимое для того, чтобы республика не потерпела ущерба. Марку Антонию и другому трибуну,[109] который держал сторону Юлия Цезаря, дали понять, что их безопасность отныне не гарантирована. Они бежали из города и направились на север.

Несколько дней спустя – вероятно, 10 января – Юлий Цезарь переправил единственный легион через реку Рубикон – границу, отделявшую его провинцию, где его империй сохранял силу, от Италии, где он ее терял. Человек, за свои победы заслуживший публичное выражение благодарности сограждан, теперь становился мятежником, которому предстояло либо победить, либо разделить участь Катилины. Мы не знаем, произносил ли он в действительности слова старого азартного игрока – «жребий брошен» – когда начинал гражданскую войну, однако нет сомнений в рискованности мероприятия или его уверенности в том, что выбора у него нет. Юлий Цезарь готов был ввергнуть республику в гражданскую войну, чтобы защитить свое положение и свое dignitas (достоинство). Помпей, так же, как и Катон, и другие враги Цезаря, равным образом хотели войны для того, чтобы лишить Цезаря и того, и другого.



IV

Исход кризиса


«Они хотели этого! Меня, Гая Цезаря, после всего, что я сделал, они объявили бы виновным, не обратись я за помощью к войскам!»

Азиний Поллион в изложении Светония (Цезарь. 30.4)


Не стоит подробно задерживаться на гражданской войне, поскольку Октавий в свои тринадцать лет был слишком юн, чтобы участвовать в ней. Юлий Цезарь быстро двигался по Италии. Возможно, Помпей все еще ожидал, что его бывший союзник отступит или будет просто почивать на лаврах. За несколько месяцев до этого он хвастался, что стоит ему только топнуть ногой в Италии, как из‑под земли появится пешее и конное войско. Вместо этого его сторонники, охваченные смятением, увидели, как он без борьбы покинул Рим и отступил в Брундизий. Один сенатор[110] с издевкой спросил его, не собирается ли он топнуть ногой. Вместо этого Помпей перевез их через Адриатику в Северную Грецию, где занялся созданием большой армии и флота, используя свои связи с восточными провинциями и союзными царствами. Помпей, которому уже было около шестидесяти, продемонстрировал немалые организаторские способности. «Сулла смог, почему я не смогу?» – не раз говорил он, поскольку Сулла вернулся из Греции и выиграл гражданскую войну. Однако это был не самый подходящий пример. Некоторые из его сторонников ворчали, что они воюют только для того, чтобы решить, какой диктатор будет править ими. Другие открыто критиковали все решения, какие он принимал. Помпей, чья карьера шла вразрез со всеми конституционными правилами, каким‑то образом стал защитником свободной республики, предводителем многих boni, которые были его непримиримыми врагами в течение многих лет. Эта зловещая гримаса судьбы осложняла союз между ними.[111]

Перейти на страницу:

Все книги серии Страницы истории

Европа перед катастрофой, 1890–1914
Европа перед катастрофой, 1890–1914

Последние десятилетия перед Великой войной, которая станет Первой мировой… Европа на пороге одной из глобальных катастроф ХХ века, повлекшей страшные жертвы, в очередной раз перекроившей границы государств и судьбы целых народов.Медленный упадок Великобритании, пытающейся удержать остатки недавнего викторианского величия, – и борьба Германской империи за место под солнцем. Позорное «дело Дрейфуса», всколыхнувшее все цивилизованные страны, – и небывалый подъем международного анархистского движения.Аристократия еще сильна и могущественна, народ все еще беден и обездолен, но уже раздаются первые подземные толчки – предвестники чудовищного землетрясения, которое погубит вековые империи и навсегда изменит сам ход мировой истории.Таков мир, который открывает читателю знаменитая писательница Барбара Такман, дважды лауреат Пулитцеровской премии и автор «Августовских пушек»!

Барбара Такман

Военная документалистика и аналитика
Двенадцать цезарей
Двенадцать цезарей

Дерзкий и необычный историко-литературный проект от современного ученого, решившего создать собственную версию бессмертной «Жизни двенадцати цезарей» Светония Транквилла — с учетом всего того всеобъемлющего объема материалов и знаний, которыми владеют историки XXI века!Безумец Калигула и мудрые Веспасиан и Тит. Слабохарактерный Клавдий и распутные, жестокие сибариты Тиберий и Нерон. Циничный реалист Домициан — и идеалист Отон. И конечно, те двое, о ком бесконечно спорили при жизни и продолжают столь же ожесточенно спорить даже сейчас, — Цезарь и Август, без которых просто не было бы великой Римской империи.Они буквально оживают перед нами в книге Мэтью Деннисона, а вместе с ними и их мир — роскошный, жестокий, непобедимый, развратный, гениальный, всемогущий Pax Romana…

Мэтью Деннисон

История / Образование и наука

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное