Октябрь 1917-го. Русский проект

Но предпочтение было отдано проекту учебника А. В. Шестакова, ориентированному на рассмотрение советского периода истории в органической связи с героическими страницами «старорежимного» прошлого. Следствием сталинского пересмотра истории являлось декларированное в августе 1937 г. осуждение левого уклона в историографии, обнаруживаемого, в частности, в негативном освещении таких вех становления отечественной государственности, как христианизация Руси, соглашательская политика в отношении Орды Александра Невского, присоединение к России Украины и Грузии, подавление Петром I стрелецких мятежей. Сталин намеревался осуществить пересмотр исторической роли некоторых фигур советской эпохи, в частности, предполагал возложить на М. А. Шолохова задачу развенчания апологетического освещения деятельности Я. М. Свердлова в Гражданскую войну, прежде всего при проведении расказачивания.

Тенденцию имперской реставрации отражал киноэпос, такие фильмы, как «Петр Первый» (1937), «Александр Невский» (1938), «Минин и Пожарский» (1939), «Суворов» (1940), «Богдан Хмельницкий» (1941), «Кутузов» (1943), «Иван Грозный» (1945), «Адмирал Нахимов» (1946), «Адмирал Ушаков» (1953).[201]

Речь 7 ноября 1941 г., с апелляцией к памяти великих военачальников старой России, не представляла собой принципиально нового слова, произнесенного в конъюнктуре задач сохранения режима, а являлась логическим продолжением идеологического переворота довоенных лет. И. В. Сталин призвал помнить имена защитников Отечества – Александра Невского, Дмитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Отнюдь не всеми в партии лейтмотив сталинского выступления был воспринят позитивно. В опубликованном Р. А. Медведевым «Политическом дневнике» приводится письмо некого ортодоксально мыслящего большевика, выражавшего недоумение, почему генеральный секретарь в годовщину Октябрьской революции говорил не о Марксе и Либкнехте, а об Александре Невском и Суворове.

С форзаца газетных номеров снимался прежний лозунг классовой борьбы «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Его заменяла новая формула «Смерть фашистским оккупантам!». Сам факт провозглашения начавшейся войны как Отечественной свидетельствовал о существенном идеологическом повороте. А ведь еще в 1930-е годы академик М. В. Нечкина отзывалась о понятии «Отечественная война» применительно к кампании 1812 г. как о русском националистическом названии.

Характерно признание И. В. Сталина американскому представителю на московском совещании государств антигитлеровской коалиции: «Мы знаем, народ не хочет сражаться за мировую революцию; не будет он сражаться и за советскую власть… Может быть, будет сражаться за Россию». [202]

Позже был выдвинут девиз «добить национальный нигилизм в истории». Обсуждался вопрос об «исторической реабилитации» таких представителей консервативной политики, как А. А. Аракчеев, М. Н. Катков, К. П. Победоносцев и др. В исторических трудах русский народ преподносился создателем наиболее значительных достижений мировой науки и культуры.

Семья и демографическая политика

Православная общественность России выступает сегодня за ужесточение законодательства в отношении абортов. Аборт, в соответствии с христианской традицией, трактуется как убийство. Сторонники женской эмансипации говорят о праве женщин распоряжаться собственным телом. Выдвигается лозунг – «мое тело – мое дело». Вокруг темы абортов ломаются копья, происходит столкновение идеологических позиций. Сторонников их запрета однозначно связывают с консервативной ценностной платформой. Но ведь то, что сегодня пытаются сделать современные российские консерваторы, сделал в свое время И. В. Сталин. В 2016 году исполнилось восемьдесят лет знаменитому сталинскому указу «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении наказания за неплатеж алиментов».

Чтобы понять, почему И. В. Сталин пошел на отмену легализации абортов, связываемой с ленинской политикой и преподносимой как проявление эмансипации советской женщины, необходимо восстановить контекст эпохи – мировой и внутригосударственный.

Реальностью двадцатого века стало ведение демографических войн. О целесообразности сокращения численности населения в странах – противниках говорилось сторонниками мальтузианской теории и ранее. Но тогда отсутствовали реальные механизмы такой регуляции. В двадцатом веке они появились. Аборты оказались важным инструментом демографических войн. Самоликвидация в результате абортивной практики части собственного населения в условиях надвигающейся новой мировой войны стало восприниматься как нечто недопустимое.