Октябрь

Солдаты, матросы, не видя дальнейшего движения восстания, нервничали, с этим тоже нельзя было не считаться. Да и наконец, хотя наше положение было исключительно прочным, всегда можно было ожидать удара в спину со стороны той или иной вызванной с фронта части.

Записки Ленина, которые он посылал то мне, то Антонову-Овсеенко, то Чудновскому, указывали на это, они становились все более жесткими, Ленин грозил предать нас партийному суду, расстрелять. От плана бескровного переворота, казавшегося таким реальным и заманчивым, приходилось отказаться: Зимний не желал сдаваться, его нужно было брать штурмом.

Лев Троцкий

Из Петропавловки матрос доставляет на «Аврору» клочок бумаги: открыть немедленно стрельбу по дворцу. Теперь, кажется, все ясно? За артиллеристами «Авроры» дело не станет. Но у руководителей решимости все еще нет. Делается новая попытка уклониться. «Мы порешили выждать еще четверть часа, — пишет Флеровский, — инстинктом чуя возможность смены обстоятельств». Под инстинктом нужно понимать упорную надежду на то, что дело разрешится одними демонстративными средствами.

Джон Рид

В тот момент, как мы выходили на Морскую, кто-то крикнул: «Юнкера послали сказать, что они ждут, чтобы мы пошли и выгнали их!» Послышались слова команды, и в глубоком мраке мы рассмотрели темную массу, двигавшуюся вперед в молчании, нарушаемом только топотом ног и стуком оружия. Мы присоединились к первым рядам.

Подобно черной реке, заливающей всю улицу, без песен и криков прокатились мы под красной аркой. Человек, шедший передо мной, тихо сказал: «Ох, смотрите, товарищи, не верьте им! Они наверняка начнут стрелять…» Выйдя на площадь, мы побежали, низко нагибаясь и прижимаясь друг к другу. Так бежали мы, пока внезапно не наткнулись на пьедестал Александровской колонны.

«А много ваших убито?» — спросил он.

«Не знаю, верно, человек десять…»

Простояв здесь несколько минут, отряд, насчитывавший несколько сот человек, ободрился и вдруг без всякого приказания снова кинулся вперед. В это время при ярком свете, падавшем из всех окон Зимнего дворца, я заметил, что передовые двести-триста человек были все красногвардейцы. Солдат среди них попадалось очень мало. Мы вскарабкались на баррикады, сложенные из дров, и, спрыгнув вниз, разразились восторженными криками: под нашими ногами оказались груды винтовок, брошенных юнкерами. Двери подъездов по обе стороны главных ворот были распахнуты настежь. Оттуда лился свет, но из огромного здания не доносилось ни звука.

Лев Троцкий

Дворец не сдался, а взят штурмом, но в такой момент, когда сила сопротивления осажденных успела окончательно иссякнуть. В коридор ворвалась, уже не потайным ходом, а через защищенный двор, сотня врагов, которых деморализованная охрана приняла за депутацию думы. Их все же успели еще разоружить. Ушла в суматохе какая-то группа юнкеров. Остальные, по крайней мере часть, еще продолжали нести охранную службу. Но штыковая и огневая перегородка между наступающими и обороняющимися вконец разрушилась.

Николай Подвойский

Я взял взвод павловцев. Мы стали продвигаться — на этот раз уже с предосторожностями — по панелям к дворцу. Как только мы подошли к Эрмитажу, снова коротко затрещал пулемет и раздались отдельные ружейные выстрелы. Но потом они смолкли, как будто их кто-то оборвал. Когда затихли пулеметы и ружья, мы, ничем не обнаруживая себя, продолжали продвигаться к Зимнему дворцу. Фонари нигде не горели, и под покровом ночи мы, растянувшись в цепь, достигли первого подъезда Зимнего дворца, который расположен к Эрмитажу. Отсюда видны были баррикады. Потом еще затрещало несколько выстрелов, трудно было определить, с чьей стороны. Вдруг над головами у нас поплыл тупой гул, за ним второй… Мы с Еремеевым переглянулись: это «Аврора» из шестидюймовок посылала свои тяжелые снаряды. Очевидно, эти снаряды внесли большое смятение в ряды защитников Зимнего. Стрельба прекратилась, замолчали пулеметы и винтовки, умолкли пушки. Наступила какая-то совершенно неправдоподобная тишина. И вдруг, разрывая ее в клочья, по площади понеслось из края в край громовое победное «ура!».

Воспользовавшись замешательством противника, матросы, красногвардейцы и солдаты ринулись вперед.

Евгений Сурков

Прямо лобовым ударом двинулся на Зимний крепкий кулак из рабочих Нарвской заставы, Выборгской и Петроградской сторон, моряков и солдат. От Миллионной улицы двинулись наши друзья-павловцы. Они поклялись честно сражаться за народ. И выполнили свою клятву. От Александровского сада шли густые цепи осаждающих — василеостровцы, рабочие Московской, Нарвской застав, солдаты-кексгольмцы. Лавина обрушилась на дворец.

Николай Подвойский

Это был героический момент революции, грозный, кровавый, но прекрасный и незабываемый. Во тьме ночи, озаряемые мечущимися молниями выстрелов, со всех прилегающих улиц и из-за ближайших углов, как грозные тени, неслись цепи красногвардейцев, матросов, солдат, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, но ни на секунду не прерывая своего стремительного, подобного урагану потока.