Октябрь<br />(История одной революции)

Затем, это было в три часа дня, что казаки двинулись по Невскому и что только задержались у Казанского Собора. Пока вы, господин поручик, были у телефонной станции, мы еще верили в правдивость этих сообщений. Но когда пошедшая к вам на подкрепление полурота, увидев, что на углу Невского и Морской происходит какая-то стычка, под охраной броневиков вернулась назад, нам стало ясно, что происходившая стрельба говорит о торжестве восставших и что здесь по инерции продолжают лганье. А вас мы было уже похоронили. И слава Богу, что вам удалось вернуться!» — тихо, утомившись от возбуждения, закончил свое тяжелое описание портупей-юнкер.

Наступило молчание. Сгустившаяся темнота не позволяла видеть выражения лиц. И только звуки пощелкивания где-то выстрелов, оседавших во двор, напоминали о необходимости действия, но тяжесть впечатления от взаимоотношениях членов Временного Правительства и юнкеров, их защитников, — обволакивала туманом серых вопросов душу, сердце и нервы.

«Ну а пока друзья, я пойду к капитану Галиевскому. Поручик Скородинский», — позвал я поручика, вышедшего под освещенную арку, справа из Дворца. — «Кто меня зовет?» — оборачиваясь, задал вопрос к нам в темноту длинный, изящный поручик. — «Это я, Александр Синегуб!» — «А, здравствуйте, поздравляю с благополучным возвращением», — приветствовал он меня, как только я вошел в полосу света.

«Чего уж благополучнее, когда взвод юнкеров потерял. Зря время потеряли и людей! — повторил я. — Черт знает, голова кругом идет; вот что, поручик, останьтесь пожалуйста около юнкеров — мне надо явиться к капитану Галиевскому. Черт знает, ведь мы не в школе. Никого из офицеров нет около них. Мало ли какая сволочь начнет им засорять мозги», — попросил я поручика.

«Да, да, Александр Петрович, мне это самому в голову пришло, я и ушел с митинга». — «Что, он все еще продолжается?! Безобразие, неужели никто его не догадается разогнать? Ну и Правительство! — говорил я. — Удивительно слабое, хотя это понятно». — «Но в конце концов все же договорились, и юнкера обещали остаться, если будет проявлена активность и если информация событий будет отвечать действительности. Правительство обещало, и юнкера теперь расходятся», — сообщал поручик.

«А где Начальник Школы?» — «Его рвут. Сейчас он в Главном Штабе. Его Правительство назначило комендантом обороны Зимнего Дворца, и ему подчинены все находящиеся в Зимнем Дворце силы».

«Да что вы говорите?! Слава Богу! Теперь я опять начинаю верить, что мы не погубим зря наших юнкеров и что что-нибудь да вытанцуется у нас. Ну, я бегу к Галиевскому. Где капитан?» — «В комендантской комнате, первая лестница наверх, во втором этаже, сейчас же рядом с выходом», — ответил поручик, направляясь в темень двора.

«Броневик есть, а около него ни души», — почему-то вспомнил броневик, когда стал подниматься по ступенькам в темный вход. Юнкер связи, нащупав ручку двери, открыл ее. Перед глазами оказался длинный, сравнительно узкий коридор первого этажа.

В коридоре пахло тем запахом, который так присущ стенам казарм. «Здесь караул помещался до революции», — сообщил юнкер связи, очевидно заметив, что я повел носом.

«А теперь где?» — улыбнувшись наблюдательности юнкера, справился я.

«В Портретной галерее. Но часть и здесь. Здесь, от наружных ворот. А здесь налево — патроны выдают», — указал он первую дверь левой стороны.

«Постойте. А нам уже выдали?» — «Никак нет. Патронов не хватило! Но теперь новые доставлены, и их будут выдавать».

Но вот и капитан Галиевский. Я подошел с докладом.

«Александр Петрович! очень рад, милый, вас видеть. Хорошо еще, что хоть так кончилось. С этими представителями власти у меня уже опухла голова. Но в добрый час теперь назначен комендант обороны Зимнего. Вы уже знаете это? Да?