Читаем Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде полностью

Меня доставили в караульное помещение. Пока пошли докладывать диктатору Кишкину, в помещение набилась масса юнкеров и офицеров. Среди них много хорошо знающих меня по Петергофу, Ораниенбауму. Сбежались поглазеть на пленного большевика-офицера. Сижу на табуретке в углу, во враждебном полукольце. Слышатся злорадные, иронические замечания, насмешки. Мои парламентеры настойчиво требуют от своих сотоварищей, командования честного исполнения гарантированной ими моей неприкосновенности. Начальство сопротивляется… Ожидает указания сверху. Меня потребовали доставить наверх, к Временному правительству, к диктатору Кишкину.

Торопливо проводят меня по бесконечным переходам дворца, среди столпившихся юнкеров, провожаемого сочувствием немногих, враждебными взглядами и криками большинства.

В одной из зал на стуле со связанными руками сидит тов. Чудновский. Юнкерам уже не до него…

Чудновский шепчет мне: «Скоро ли?». Сочувственно киваю ему. Отойдя, снова оглядываюсь на него. Опоздай большевики с приступом, с освобождением, Чудновский может пасть жертвой разъяренных юнкеров!..

Предстали пред «ясные очи» самого Кишкина.

Тут же мечутся по огромной зале все остальные члены правительства, их чиновники, офицерство…

Вон Кузьма Гвоздев, «рабочий министр», бледный, нервничает!.. Вон тоже «рабочий министр» Матвей Скобелев, растрепанный, суетится…

Узнают меня, подходят… Спрашивают: что будет?

Пожимаю плечами.

Подводят к Кишкину. Имею ли я полномочия на переговоры с Временным правительством? Юнкера — мои спутники — перебивают его, указывая, что они вызвали меня для переговоров, и увода нежелающих бороться юнкеров, что они гарантировали мне неприкосновенность.

Подтверждаю их слова, требую немедленного освобождения.

А в зале смятение усиливается.

Встревоженный, но бодрящийся Кишкин приказывает меня освободить и вывести через проход на набережную.

Впереди прапорщики, по бокам два юнкера с примкнутыми к японским винтовкам ножами сопровождают меня по слабо освещенным коридорам Зимнего к подъезду на Неву. Мы двигаемся в напряженном молчании.

Юнкера казались особо подозрительными. Перед уходом из освещенного зала что-то пошептали, в пустынных коридорах все время старались отстать и пропустить меня вперед. Особенно один из них. Справа от меня чего-то отставал и как-то нервно дергал винтовку… Ведь так легко всадить в спину или в затылок японский нож! Предлог найдется. Да и нужен ли предлог в таком безлюдье, а другие из конвоя ведь свои.

Дворцовый лакей открыл двери. Прапорщик пропустил меня вперед, юнкера отстали; я поспешно выскользнул за двери, пригнувшись, перебежал освещенную полосу подъезда и скрылся за колоннаду в темноту.

Грозная тишина царила на Неве, одинокие ружейные выстрелы еще больше сгущали напряженность вечера… Боевой красный фонарик мерцал на крепости…

Условный час штурма дворца еще не наступил.

Несусь по набережной к Адмиралтейству, по рядам матросов к Невскому. Там найду Еремеева, Подвойского. Могу многое порассказать из виденного во дворце… Кратко передаю им настроение зимнедворцев, их смятение, их ничтожные силы… Надо разогнать перед дворцом кучку их защитников…

Отдельные выстрелы уже вспыхивают по площади. Наши уже прощупывают противника, тот тоже отвечает…

Немедленно с нашей стороны выдвигаются два броневика, проносятся вдоль по фронту дворца и подвергают его и защитников-юнкеров быстрому пулеметному обстрелу… Юнкера встретили обстрелом. Броневики возвращаются.

Грозно прогудел выстрел с «Авроры», за нею несколько орудийных выстрелов с крепости… Эти тягучие выстрелы подхватила стрелявшая в упор пушка под Главным штабом.

На площади со всех сторон полилась ружейная трескотня; огоньки ярко вспыхивали по устремляющимся ко дворцу цепям. Матросы слева, ближе всех… Деморализованные юнкера и ударницы беспорядочно и слабо отвечали…

Ура! И осаждающие ворвались во дворец.

О. Дзенис, комиссар Павловского полка

Как мы брали Зимний Дворец

За несколько дней до октябрьского переворота почти во все крупные части петроградского гарнизона — гвардейские резервные полки, военные училища и т. д. были назначены постановлением Военно-революционного комитета комиссары Петроградского Совета. Роль их сводилась к подготовке предназначенных к активному участию в перевороте частей, к руководству их действиями во время намеченного переворота и к обезвреживанию действий и распоряжений штаба Петроградского военного округа. Большая часть этих комиссаров рекрутировалась из молодых офицеров — большевиков, активных работников военной организации при ЦК, только недавно выпущенных под залог партийной организации из тюрем, где они сидели по обвинению в активном участии в событиях 3–5 июля. Я был назначен в гвардейский Павловский полк.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное