Окуджава, Высоцкий, Галич... : Научный альманах. В двух книгах. Книга 1

Был у меня товарищ,
Уж прямо брат родной.
Ударили тревогу,
С ним дружным шагом, в ногу
Пошли мы в жаркий бой.

Вдруг свистнула картеча…
Кого из нас двоих?
Меня промчалось мимо;
А он… лежит, родимый,
В крови у ног моих.

Пожать мне хочет руку…
Нельзя, кладу заряд.
В той жизни, друг, сочтёмся;
И там, когда сойдёмся,
Ты будь мне верный брат.

При всей точности и бесспорной лирической ценности этого перевода, несколько озадачивает отказ Василия Андреевича от лежащего на поверхности (именно поэтому?) варианта с пулей — «Вдруг пуля прилетела (просвистела[481])» и замена её на картечь, тем более, что стих не требует рифмы. Можно предположить, что более продолжительный свист картечи представлялся ему и более правдоподобным рядом с вопросом в следующем стихе, — разрыва картечи ждут, прислушиваясь к свисту, пуля же не оставляет времени задаться этим вопросом.

А второй жертвой перевода пал как раз интересующий нас мотив — как будто часть меня, ритмически столь же очевидный и, кажется, возможный. Но — загнанный, несомненно, намеренно, в подтекст ввиду своей сухой философичности и прямоты, готовности в смысле «готового слова» (термин А. В. Михайлова), которое некогда у Пауля Флеминга, формируясь в риторических упражнениях, ещё полно непосредственности и трепета лирического переживания, а здесь явно выпадает из эмоционального строя русского сентиментального переложения, в котором именно это переживание и вынимается из подтекста стихотворения Уланда.

Читатель может наблюдать, как Жуковский стремится компенсировать эту потерю, начиная уже со второго стиха («Уж прямо брат родной» вместо «Лучшего ты не найдёшь») и далее в каждом — такое же лирическое обогащение: «дружным шагом», «в жаркий бой», «лежит, родимый, // В крови», — ничего этого нет в оригинале. В нём как раз этот лиризм намеренно упрятан в подтекст: барабан бьёт не тревогу, а к бою; пошли — просто — в ногу, одинаковым шагом, что важно как знак не столько объединяющего боевого одушевления, сколько — необусловленности фатального выбора пули.

Наконец, вместо скупого и мужественного оставайся в вечной жизни — трогательное прощание на три стиха с упованием на свидание там, в т о й  ж и з н и, где сочтёмся, сойдёмся — как знаки того же единства и тождества. И снова: друг, верный брат, — несколько раз на протяжении стихотворения по-разному назван погибший товарищ. В оригинале — дважды, в первом стихе и в последнем, одним и тем же словом Kamerad, относящимся к солдатской лексике. Переводчик стремится, насколько это возможно, полнее обозначить, и н о — сказать этот Stuck von mir (‘часть, кусок меня’), но избегает точного и ритмически возможного выражения смысла.

Парадоксальным образом, в подтексте образуется тот самый узел несказуемого переживания, которое лишает рассказчика речи: и а-га, и печки-лавочки! — и вдруг, почему-то, до слуха доходит шум в больничных корпусах, а «всё теперь // Фактически до лампочки…». И неважно теперь, «кто же прав был из нас // В наших спорах без сна и покоя», и одно воспоминание о кожаночке и спиртяге из чайника перевешивает всё рассказанное о начальнике, потому что то была жизнь рассказчика, и она закончилась с его другом.

Разумеется, это переживание приходит в современную нам поэзию не только из литературы и фольклора прошлого, нашим поэтам оно, что называется, «дано в ощущении» и лишь подтверждает истинность старинных мистических прозрений в части антропологии: «Я жив, но жив не я» (Флеминг). Мы же сравниваем исторически оставленные нам формы выражения этого откровения. И нам в рамках заявленного в начале статьи дискурса остаётся лишь посмотреть, выразилось ли оно в фильме о двух товарищах, в котором сыграл Высоцкий. Пересмотрите финальную сцену, в которой Иван Карякин, герой Ролана Быкова, сдаёт неприкаянную после гибели Некрасова кинокамеру, — что говорит герой и что играет актёр, — там, в его смущении, оттого, что убили его (а ‘вообще-то’, ‘по всему’, ‘должно было… меня’), просвечивает именно это. И фильм о гражданской войне, разведке, документальном кино, противоречивой и неравной дружбе и ссорах, о боевом товариществе, наконец, — восходит к этому коду культуры.

Составители благодарят

Р. Джагалова, А. Коваленко, В. Ковнера, М. Ковнера, Ю. Куликова, И. Некрасова, К. Рязанова, А. Самарову, Г. Суперфина, А. Уклеина, Г. Шакина за помощь в подготовке материалов книги

Мнения авторов сборника могут не совпадать с мнением редколлегии