Окурки

Поселились женщины в заколоченном доме на краю села, как попали они туда – тайна, которую никому не хотелось разгадывать. Привезли их со станции на том самом додже-3/4, посланном за патрулем. Три раза в неделю курсы отряжали на станцию двух офицеров в помощь коменданту, они-то и отбили женщин у другого патруля, а что это за женщины и кто они – на курсах не спрашивали, и так все ясно, безмужних и безнадзорных бабенок полно в ближнем тылу и прифронтовой полосе, контрразведка была особо люта к ним, насквозь советским, своим, они, всегда в бегах, путались под ногами, мешая изобличать настоящих врагов. Все они, шелопутные, грязные и вороватые, уклонялись от апрельского постановления прошлого года и все дружно не хотели трудиться на сельхозработах, как и на заводах, ни лопата, ни кочерга не подходили к их ручкам, еще больше пугали их общежития с одной койкой на троих, продоволь­ственная карточка Р-02 их тоже не устраивала.

Первыми клиентами парикмахерской были офицеры, в честном бою с другим патрулем добившиеся этого права. Они предъявили председателю какую-то грозную бумагу и помогли женщинам обустроиться в заброшенном доме, они же и шепнули кому надо о парикмахерской, где ждут мужчин безотказные женщины, которым нужны мелкие знаки внимания – консервы, кое-что из тряпья, денежки, если уж ничего иного нет. О том, что парикмахерская курсам нужна, не раз докладывал штабу округа подполков­ник Фалин, личный состав, оболваненный в апреле, уже к июню подзарос, офицерские прически взлохматились, ко­мендант станции прислал однажды инвалида с ножницами, в прошлом стригаля, одноногого съемщика овечьей шерсти, прогнали с позором.

Еще не стемнело, а первая партия офицеров уже посту­чалась в дом, три преподавателя переступили порог парик­махерской. Через полтора часа они уступили дом трем взводным, а тех сменила сборная троица, возглавляемая начальником гаража. Храня верность слову, которого никто с них не брал, двенадцать человек помалкивали о свалив­шейся на них удаче, лишь понятливо хмыкая, когда на перекуре после завтрака кто-то стал отпрашиваться у на­чальника штаба в Посконцы. Не прошло однако и часа, как о парикмахерской узнали в ротах. В перерыве политзанятий несколько человек залезли на караульные вышки и долго всматривались в сторону, откуда – так казалось – несло тройным одеколоном и солоноватым потом женских мышек. Разъяренный начальник штаба отправил нюхачей с вышки на гауптвахту. Никто почему-то не хотел понимать сводок Совинформбюро, говорили же они о боях на орловско-курском направлении. Об аресте Висхоня было как-то забыто, никто о майоре и не вспомнил.

Ранним утром Андрианова послали на станцию, чтоб поймать там кого-нибудь из штаба округа, связи с ним не было уже двое суток. Военный комендант посочувствовал, сказал, что можно связаться с Москвой, оттуда к нему поступают бесперебойные указания, а уж Москва пусть сама свяжется со штабом округа. Андрианов отказался, справед­ливо рассудив, что за такую самодеятельность его накажут. Выбрав скамью в тени, он сел. На душе было тягостно, тело почесывалось, как в окопах. Мимо него на восток летели будто политые свежей кровью санитарные поезда.

Час прошел, другой, Иван Федорович заметил со стыдом, что он радуется уже тому, как хорошо ему дышится, какой он все-таки здоровый и крепкий. И женщина будет с ним, сегодня или завтра.

Трижды поднимал он руку к фуражке, чтоб ветром от пролетавших поездов ее не снесло. Победно гудели парово­зы, катившие составы на запад, где полыхало сражение. Притормозил, а потом и остановился эшелон, раздвинулись двери крытых теплушек, любопытствующие рожи солдат рассматривали станцию, перрон, спрыгнул на землю высокий гибкий подполковник, шел, перешагивая через рельсы, в радостном возбуждении от утра, от недрожащей под ногами земли. У Андрианова сладко заныло сердце, потому что он любил армию, и этот офицер, во всем новеньком отправленный сражаться, был армией, научившейся все-таки воевать и уже побеждавшей немцев, и все в этом офицере было армейским, могучим, веселым, упорным и врага со­крушающим. Вдруг подполковника окликнули: «Фалин!.. Фалин Сережа!» Кричали из вагона, просили что-то разуз­нать, что именно – Андрианов уже не слышал. Закрыв глаза, он представил себе невероятное, фантастическое: КПП, часовой, требующий документы и однофамилец бывшего начальника курсов, громко называвший себя и распекаю­щий в страхе подбежавшего дежурного за грязь в помеще­ниях, за слоняющихся без дела курсантов, за офицеров. «Вы что – меня не узнаете? Подполковник Фалин, ваш командир!» Свистнул паровоз, эшелон тронулся, ловкий, крепкий, быстроногий подполковник вспрыгнул на подножку, повер­нулся, помахал кому-то рукой и поехал в пекло.