Окурки

Женщин разыскивали. Томку еще зимой арестовали в Куйбышеве, там она весело жила не под своей фамилией и но дурости пила с иностранцами. Обманула выводного, Гн-жала. И Горьком сошлась с полковником, но к тому нагрянула из Москвы супруга, и Томка ударилась в бега. За Люськой гонялись еще с довоенных времен, висело на ней (ч участие в убийстве, проходила она также свидетельницей и потерпевшей в делах, находящихся в производстве. Проще было с Варварой из колхоза «Путь Октября» Саратовской области, она всего лишь убежала от вагонеток на соляном карьере, ее-то спасти легко, справка о беременности избавит от всех вопросов. Но что делать с Томкой и Люськой?

Достав из кармана перочинный ножик с перламутровой ручкой, Калинниченко острием штопора провел по ногтю большого пальца и долго изучал надрез. Усмехнулся. Вспо­рол голенище сапога, выдернул бумаги, какие-то чистые бланки, но с печатями. Что-то отобрал в мелочи, которой всегда полно в канцелярских столах. Глянул в красноармей­ские книжки, примерился.

– Имена оставим прежние: Тамара, Людмила и Варвара. А фамилии сделаем соответственно такие: Гайворонская, Кушнир и Антонова.

Он принялся за работу, а. Иван Федорович пошел на вещевой склад, держа в руке зажженный бумажный жгут. В углу под старыми гимнастерками и ветошью лежали яловые итоги, пять или шесть пар. Пламя уже обжигало пальцы, когда высветились наконец тюки с обмундированием. В кан­целярии Андрианов развязал один из них. Кажется, повезло: гимнастерки, а в тех, что он прощупал на складе, брюки.

– Томку сделай младшим сержантом, – сказал Андрианов. – Ну, а те – рядовые.

– Радистки? Телефонистки?

– Санинструкторы.

– Перевязку они – сделать сумеют?

– Еще как. В нашей стране все мужчины рождаются защитниками Родины, а женщины – медсестрами.

Калинниченко долго смотрел на него. Присвистнул.

– Ай да капитан! С тобой бы – в одну камеру… Расскажу тебе одну историю. Перед самой войной получил я заказ, предложили мне сделать клише… ммм… тридцатки, чего уж тут темнить. Не Монетный двор заказывал, не Гознак и не Первая образцовая типография, и аванс был соответственно. Сделал я, от. бога получил я руки эти, искусство это, подпись Молотова могу и правой и левой подделывать. Отдать клише специалисту на самый жесткий контроль – не отличит он подделку от подлинника. Заказчик торопит, а я медлю, не спешу. Почему – сам не понимаю. А время идет, либо возвращай аванс в десятикратном размере, либо предъявляй вещь… В Москве не жил? Так будешь проездом – зайти советую в кинотеатр «Форум», любили его граждане определенной про­фессии, я туда поэтому никогда не ходил. А тут заглянул, посмотрел на кривляние артистов. И осенило меня. Сделал я вещь, но не просто сделал. Я сотворил ее, я одухотворил ее – а нет в ней меня! Нет! Потому что моя копия неотличима от подлинника. А должна отличаться, если ее делал мастер. Нет в вещи чего-то такого, что свидетельствовало бы: я делал ее, я! Особиночки нет, только мне присущей. Меня, наконец, нет. А если меня нет, то – зачем я? Нет меня – и не вспомнит никто обо мне. В Толстом меня как-то одна фраза поразила, простенькая, не эпическая, без всякого смысла даже. Такая: «Про батарею Тушина было забыто». А? Нельзя забывать, нельзя! Себя нельзя забывать. Тушин ведь себя не забыл – поэтому и вспомнил о нем писатель земли русской… И подпортил я клише, сделал одну крохотную завитушечку, настоящий специалист без всякого аппарата глянет и – вышка мне, с конфискацией. Знал – и не удержался, оставил свой след на месте, так сказать, происшествия.

– Так тебя по следу – нашли?

– Искали. Могут найти.

Он перехватил взгляд Андрианова.

– Нет, медали, как и значок, настоящие. И орден тоже. И наградное удостоверение к нему – подлинное. Вот что делает с людьми война.

Они простились через час. Покурили на КПП, обня­лись, потом Калинниченко сунул Андрианову в руку очень тяжелый мешочек.

– Золотишко здесь и разные цацки. Отдай девкам, мне они уже ни к чему. Погубит меня Васька. Сам-то когда в Саратов?.. Может, и встретимся? И не узнаем друг друга.

Зимой того же года, после взятия Киева, в каком-то местечке Андрианов встретился с Христичем, которого считал убитым, и бывший командир Третьей роты честно (никто не подслушивал) рассказал ему, что произошло с ним и его ротой.

До Семихатки, где ожидался немец, чуть больше сорока километров, и Христич не торопился. Главное – увести роту подальше от курсов, сохранить людей, из Семихаток позво­нить в райцентр и ждать указаний.