Читаем Олди и компания. Встреча Генри Лайона Олди с читателями на Петербургской фантастической ассамблее - 2018 полностью

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Хотя меньше. А если брать, грубо говоря, уровень владения словом и смыслами, то, извините, из нашей фантастики и трети не наберётся от того количества хорошего мейнстрима, которое выходит за год.

КОММЕНТАРИЙ ИЗ ЗАЛА: А пример можно?

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Рубина, Степнова, Чижова, Водолазкин, Яхина...

КОММЕНТАРИЙ ИЗ ЗАЛА: Быков!

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Как раз с Быковым у меня сложно. Я признаю большой талант Быкова. Но мне лично его проза не слишком близка. Но, опять же, я умею разделять личное и объективное.

КОММЕНТАРИЙ ИЗ ЗАЛА: Сергей Кузнецов?

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Кузнецова не читали.

КОММЕНТАРИЙ ИЗ ЗАЛА: Некоторые мои малознакомые талантливые авторы утверждают, что им некогда читать — они пишут.

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Да-да. Чукча не читатель, чукча — писатель.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Это бывает. Опять же, всё что мы говорим — это чисто субъективное мнение. Сейчас договорим, и начнётся... В интернете закипит разумное, доброе, вечное. Олди этого обидели, этого не вспомнили, а они тут о фантастике сказали плохо, а о мейнстриме хорошо...

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: ...из фантастики забыли то-сё, пятое-десятое. Есть у нас в фантастике достойные писатели, есть. Но, увы, их очень мало, и меньше, чем в мейнстриме.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: И издают их очень неохотно по большей части. Фантастика сейчас — наша фантастика — почти не способна на эксперимент. Эксперимент не принимается читателем, не принимается издателем, а писатели в большинстве своём экспериментировать не умеют. А мне неинтересно читать одинаковые произведения.

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: В фантастике есть ещё одна степень свободы — фантастическое допущение. Чем фантастика отличается от любой другой литературы? Фантастическим допущением, больше ничем. Все остальные приёмы, методы, художественные решения — те же самые. Но вместе с дополнительной степенью свободы добавляется ещё одна степень ответственности: фантастическое допущение должно быть оригинальное — или хотя бы оригинально обыгранное. А когда мы видим, что перед нами неплохая книга, но роман практически с тем же решением уже написали другие — в фантастике это минус. А для мейнстрима, может быть, и нет.

ВОПРОС: Можно чуть подробнее описать, что значит эксперимент? Что вы имеете в виду?

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Давайте возьмём язык произведения. Сейчас в нашей современной фантастике, в родных осинах, 95 % всех книг написано примерно одним языком. Сложился язык, которым надо писать фантастику. Почему? От фантастики ждут кинематографичности. Книга должна быть аналогом фильма. Писатели берут кинематографические средства выразительности: они описывают визуальную сцену, запах, тактильные ощущения. Это язык совершенно одинаковый по структуре предложений, по работе со сложносочинёнными и сложноподчинёнными предложениями, по размеру абзаца. Вы что, действительно не видите, что почти вся фантастика сейчас пишется короткими абзацами?

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Опять же, образная система — она либо отсутствует напрочь, либо даётся в очень усечённом виде. Редкие исключения есть, но именно как исключения. И для сравнения возьмите образную систему, допустим, Дины Рубиной, Водолазкина, Сорокина.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Совершенно разные, все три.

КОММЕНТАРИЙ ИЗ ЗАЛА: И то, и то — фантастика.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Безусловно (смеется). Неужели я открываю читателям глаза: вы что, не видите, что практически во всей фантастике в диалоге к каждой реплике прямой речи есть обязательное пояснение? «Хмуро буркнул он», «улыбнулась она»... Почему? Потому что наш читатель не слышит из прямой речи, что произошло, какая была интонация, кто именно говорит. А писатели не умеют это показать.

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Отсутствие персонификации прямой речи персонажа. Когда персонажи говорят по-разному, не нужно пояснять, кто это сказал. После двух-трёх реплик уже и так понятно, как говорит один, как говорит другой. Их не спутаешь. В самом лучшем случае вставляют какое-нибудь характерное словечко, слово-паразит — максимум, на что фантасты способны.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Добавлю сварливым тоном. Как давно и как часто вы видели в нашей фантастике чистый диалог? Без кинематографических пометок для актёра. Режиссёрские указания актёру: где улыбнуться, где кивнуть, где отойти назад, где хмуро, где весело.

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Берём какое-нибудь из известных направлений — постапокалипсис. Тексты примерно одинаковые. Минимальные различия есть, но они не принципиальные. А теперь берём постапокалипсис, к примеру, Вандермеера, Мьевиля, Кинга, Джо Хилла, МакКаммона, Симмонса... И посмотрите, насколько они разные — вообще ничего похожего.

Перейти на страницу:

Все книги серии Олди Г.Л. Публицистика

Похожие книги

Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Сталин: как это было? Феномен XX века
Сталин: как это было? Феномен XX века

Это был выдающийся государственный и политический деятель национального и мирового масштаба, и многие его деяния, совершенные им в первой половине XX столетия, оказывают существенное влияние на мир и в XXI веке. Тем не менее многие его действия следует оценивать как преступные по отношению к обществу и к людям. Практически единолично управляя в течение тридцати лет крупнейшим на планете государством, он последовательно завел Россию и её народ в исторический тупик, выход из которого оплачен и ещё долго будет оплачиваться не поддающимися исчислению человеческими жертвами. Но не менее верно и то, что во многих случаях противоречивое его поведение было вызвано тем, что исторические обстоятельства постоянно ставили его в такие условия, в каких нормальный человек не смог бы выжить ни в политическом, ни в физическом плане. Так как же следует оценивать этот, пожалуй, самый главный феномен XX века — Иосифа Виссарионовича Сталина?

Владимир Дмитриевич Кузнечевский

Публицистика / История / Образование и наука