Оле Бинкоп

Буллерт приглашает Оле на семейное торжество. Его сыну Клаусу стукнуло восемнадцать — иными словами, он достиг совершеннолетия. А Оле считается вроде как крестным отцом Клауса. Он вырезал ему первую флейту из ствола бузины. Лазил с босоногим мальчонкой на колокольню, показывал ему колокола и в самый обычный вечер устроил свадебный трезвон. А когда люди сбежались в церковь, оба нарушителя общественного спокойствия уже надежно укрылись в стоге соломы.

Музыка изо всех дыр — да и может разве быть иначе на празднике у Буллертов? Оле встречают тушем. Усаживают на диван, пусть устраивается поудобнее и веселится вместе со всеми. На диване сидит еще Розекатрин Зенф, разведенная красотка из Обердорфа. Блестящие украшения на всех неприкрытых местах. Навешано, как на берлинской лошади с пивоварни. Розекатрин призывно хлопает ладонью по дивану.

— Сюда, Бинкоп, товарищи по несчастью должны друг друга утешать!

Когда б опять нам двадцать было, —

играет домашний оркестр. Тринадцатилетняя Герта и пятнадцатилетняя Тильда поют это с таким чувством, точно им уже под пятьдесят.

Розекатрин протестует:

— Не по вкусу мне эта народная песня! — Она щиплет колено задумавшегося Оле. — В нас разве уже и перца не осталось?

Саксофон Клауса хохочет, искусственные цветы дрожат в хрустальной вазе. Ради своего дня рождения Клаус велел подстричь себя по новой моде. Получилось это не слишком элегантно. Георг Шабер, деревенский цирюльник, не успел обзавестись машинкой. Он обстриг Клауса обыкновенной бритвой — как косой скосил. Не то, что нужно, конечно, но ничего, со временем прогресс обязательно победит в Блюменау!

Семейный праздник идет своим чередом: баранье жаркое с гречневой кашей. Свиная голова с кислой капустой. Торт, на котором сливочным кремом выведено «18», и крепкий кофе. Земляничное вино, водка и бутылочное пиво. Заплесневелые куплеты Яна Буллерта «Уж ты не скромник прежних лет — ишь на тебе какой жилет…» Оле знает со времен отрочества, а вот баранье жаркое, торт и кислая капуста — это что-то поновее.

Розекатрин следит, чтобы ее сосед всего отведал.

— Свиную голову ты непременно должен попробовать. Если бы я снова вышла замуж и мой муж был таким тощим, не знаю, могла ли бы я его любить!

Ну что он должен ответить? Ваше здоровье! Оле пьет четвертый стакан земляничного вина. Розекатрин покачивает головой и придвигается к нему.

— Жаль, что мы уже на «ты»! Как бы кстати было сейчас выпить на брудершафт и поцеловаться. На этот счет я очень даже отзывчивая.

Оле бросает в жар. Он снимает пиджак. На манжетах у него нет пуговиц. Ему приходится засучить рукава. Розекатрин не может вдосталь наглядеться на его волосатые мужские руки.

— Если я выпью еще и этот стакан, не знаю, что будет, со мной уже случалось, что я кусала руку своего соседа!

Оле предпочитает общество Яна и его зятя Тутен-Шульце. Они спорят о посадке картофеля. Тутен-Шульце задирается:

— Квадратно-гнездовой способ? Русская мода! Они там против индивидуализма. У них все коллективное. Три картофелины в одну ямку суют. Я считаю — глупая затея.

Ян Буллерт оглядывается на Розекатрин:

— Тебя что, диван греть сюда позвали, а?

Праздник упорно лезет вверх по лесенке веселья. Затевается игра в фанты. Розекатрин расплачивается своими украшениями. Кольца, браслеты и бусы уже лежат возле руководителя игры Клауса.

— Теперь мне, кажется, придется блузку снимать, — кокетливо щебечет фрау Зенф.

— Блузку? Нет, нет! — Криста, жена Буллерта, такого не допустит. Поди знай этих мужчин! Она проворно собирает на стол и приносит ужин: сардельки и картофельный салат — солидный противовес хмельным выдумкам.

За сардельками следует вишневый компот. Фанты выкупаются поцелуями, подслащенными вишневым сиропом. Оле деваться некуда, Розекатрин получает от него положенную порцию поцелуев, покуда ей не удается вернуть себе все свои доспехи.

Тут начинаются танцы, а потом все снова поют. Им подтягивают друзья из свободной немецкой молодежи. Они пришли прямо с собрания поздравить Клауса.

— Желаем тебе того, что ты сам себе желаешь. — Танцы становятся более современными. Вальс и полька — да это же наследие бабок и дедов! «Чико, чико, Чарли» и «Теодор, о Теодор»…

Ян Буллерт держит речь, речь, не стоящую на ногах. Криста на всякий случай ухватила его за полу пиджака.

— Хвала женщинам! Славьте женщин, все живо ими… Они синие васильки среди золотой нивы мужчин. Мужчины, которых мне сейчас называть неудобно, погибают без женщин. Благосостояние, как песок, просыпается у них между пальцев. Да здравствуют женщины, на которых все держится!

— Правильно! — У Розекатрин его речь имеет успех.

После девятого стакана земляничного вина Оле до того размягчен, что позволяет Розекатрин увести его от Буллертов. Ян Буллерт подмигивает им вслед — совсем как барышник на конском торге.

Оле с Розекатрин сидят в беседке перед его домом. Студеный весенний воздух разгоняет хмель.