Оле, тореро!

После той первой корриды лишь одна Консепсьон не разделяла общего восторга. Сославшись на мигрень, она поднялась к себе, оставив нас праздновать воскресение ее мужа. Пугало ли Консепсьон будущее, которое этот первый успех сулил Луису? Скучала ли уже по своему поместью в Альсире? Но в таком случае, зачем же согласилась сопровождать нас?

Поскольку нам предстоял довольно тяжелый июль, после арльского триумфа я не позволил Луису почить на свежих лаврах. Напротив, я заставил его напряженно работать, исправляя те несколько погрешностей, которые отметил во время выступления, а потом обсудил с Ламорильо. Должен сказать, что матадор выполнял все мои требования с величайшим старанием. Иногда, переводя дух после трудного упраждения, он признавался:

— Без тебя, Эстебан, я бы ничего не достиг.

— Не болтай чепухи! У тебя знание быка в крови… Ты бьешься — как другие дышат, но, между прочим, именно этой легкости тебе и следует опасаться. Важна не столько красота, сколько надежность и уверенность. Главное — не нравиться, а убеждать.

Незадолго до отъезда в Памплону Луис зашел ко мне в комнату. Я, против обыкновения, все еще нежился в постели.

— Слушай, Эстебан… ты так хорошо знаешь Консепсьон… Может, ты знаешь, что с ней творится?

Я терпеть не мог говорить о Консепсьон с Луисом, и всякий раз, когда чувствовал, что разговор вот-вот коснется этой темы, старался увернуться.

— Что за странный вопрос?

— Просто мне очень неспокойно.

— Ну, валяй, я тебя слушаю.

— Даже не знаю, как бы тебе объяснить… Ты теперь сам убедился, что я не врал, рассказывая тебе, как у нас с Консепсьон испортились отношения после смерти Пакито. Когда ты приехал в Альсиру и предложил начать сначала, я на первых порах испугался, представив себе ее реакцию. Я ожидал криков и проклятий. Однако, как ты сам видел, Консепсьон ограничилась лишь несколькими довольно мягкими упреками и ничуть не препятствовала нашим планам. Даже наоборот. Жена так за мной ухаживала, так пеклась о режиме и о прочем, что я было вообразил, будто она снова обрела вкус к бою быков. Но очень скоро стало ясно, что ее не волнуют ни наши опасения, ни радости. У меня такое ощущение, что Консепсьон поехала лишь для того, чтобы что-то увидеть… мне кажется, она чего-то ждет…

— И чего же, по-твоему?

— Может быть, мгновения, когда со мной случится то же, что и с Пакито?

Я выскочил из постели как ошпаренный, схватил Луиса за плечи и яростно встряхнул.

— Тебе не стыдно? Как ты смеешь говорить такие вещи о собственной жене? Я запрещаю тебе держать в голове подобные мысли, в противном случае лучше сразу отказаться от дальнейших выступлений!

— Не сердись, Эстебан.

Я отпустил его.

— Как же я могу не сердиться, слыша от тебя этакую бредятину?

— Ладно, согласен… пусть я бредил… До скорого.

Луис вышел из моей комнаты насвистывая, но я чувствовал, что не сумел успокоить его. Может, в моем возмущении не прозвучало достаточной уверенности? Но ведь трудно уверить кого-то в том, в чем не уверен сам. Для меня поведение Консепсьон было также неразрешимой загадкой…

Быки Памплоны ничем не напоминали арльских. Баски все принимают всерьез, в том числе и корриду. Они любят могучих животных с длинными рогами, и если такой зверь не отличается прямым и воинственным нравом, с ним очень нелегко справиться. Жеребьевка только что кончилась, и я разглядывал то, что уготовила нам судьба, как вдруг кто-то хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидел Фелипе Марвина.

— Как поживаете, дон Эстебан?

— Сегодня вечером буду чувствовать себя гораздо лучше, чем сейчас. Вы уже видели быков?

— Великолепны. Серый ваш?

— Да.

— Трудный противник, так что я смогу вполне оценить мастерство дона Луиса.

— И вы приехали из Мадрида специально ради…

— Ну конечно! Разве я не обещал вам приехать? Кстати, несмотря на молчание прессы, я узнал, что во Франции дон Луис показал себя в наилучшем свете.

— Я даже надеяться не смел на такое блестящее начало!

— Счастлив за вас, дон Эстебан. Вы позволите мне во время боя стоять рядом с вами?

— Почту за честь, дон Фелипе.

И Марвин танцующей походкой пошел прочь, поклонившись мне на прощание с удивительной грацией, свойственной лишь кастильцам, когда они хотят быть вежливыми.

И однако под этой чуть небрежной любезностью я чувствовал железную волю, направленную… на что? До чего пытается докопаться сеньор Марвин?