Олег Борисов

В доме на Грузинской одним из соседей Борисовых — этажом выше — был помощник тогдашнего председателя Совета министров СССР Николая Ивановича Рыжкова. Одинокий человек, поклонник творчества Олега Ивановича. Он сказал Олегу: «Пишите заявление, а я попробую записать вас на прием к Промыслову (Владимир Федорович Промыслов возглавлял Моссовет. — А. Г.)». Олег Иванович написал. К заявлению приложили справки о его болезни и о болезни Юры. Взяли письмо-ходатайство от театра. В очереди на приобретение дач люди стояли годами.

Началась многомесячная эпопея.

В заявлении непременно следовало указать адрес, по которому находился домик. Домик этот, вернее, свободные полдома, был в Ильинском, где жили родители Аллы. Владелицей была женщина, орденоносец-угольщик. Она и предложила Ларисе Гавриловне и Алле, с которой познакомилась, купить его. Когда настало время ехать на прием к Промыслову с подготовленным заявлением, чего только Олег Иванович не придумывал, чтобы избежать этого: ссылался на занятость, на температуру, говорил, что это стыдно, что ему откажут… Роман Степанович посадил Олега в машину и отвез в Моссовет. Разрешительная резолюция от Промыслова была получена, но она, как оказалось, ни на что не влияла.

На эту половину дома претендовали люди, которые уже жили в другой половине много лет. И не только они — кто-то еще из дачного кооператива «Красный угольщик». Вопрос рассматривался на собрании. Со стороны казалось, что это — формальность, но Олега Борисова не приняли. Наслушавшись того, что и как говорили выступавшие на собрании — «все больные, все великие, все народные — много вас таких…», — Олег Иванович разнервничался и угодил в больницу.

Спустя время — на втором собрании — большинство проголосовало за Борисова. Повезло, что один претендент на эту половину дома «отпал», получив к тому времени участок в другом месте.

«Как он был счастлив! — вспоминает Алла Романовна. — Беспредельно! Ему было все равно, что это не престижный район, что всего полдома с одной фактически комнатой… Нам не нужен был дворец, мы всегда жили в рамках своих возможностей. Олег прожил здесь всего шесть лет, это было его самое любимое место на земле. Он каждый день ездил отсюда на работу во МХАТ — и не уставал. Сюда же перебрался Юра. У каждого была своя территория. Я очень счастливый человек: Господь подарил мне этих двух замечательных людей».

«Мама, — рассказывал Юрий Борисов, — достаточно известная личность для поколения, которое работало в кино при советской системе. Она была главным редактором телевизионного объединения на „Ленфильме“. Когда мы переезжали в Москву, отец просил ее не работать. Она посвятила себя нам. Шесть лет нет отца, а я не представляю, если бы не было ее. Она очень сильная. Я бы мог развалиться, она — нет».

В Ленинграде Алла Романовна, член двух творческих Союзов — кинематографистов и журналистов, — поначалу работала на «Ленфильме» редактором дубляжа иностранных фильмов. Потом ее назначили главным редактором творческого объединения киностудии, и она была редактором таких кинофильмов, как, в частности, «Моя жизнь», «Табачный капитан», «Мещане», «Ханума», «Старший сын», «Свадьба Кречинского», «Утиная охота», «Анюта», «Принц и нищий», «Фантазии Фарятьева», «Соломенная шляпка»…

«Они с Мельниковым, — записал в дневнике Олег Иванович, — организовали объединение, которое выпускает хорошие фильмы, и иногда зовут меня в них сниматься. Это Алле и ставят в вину: использование служебного кресла. Хорошо, я ее редко подвожу — после появления „Гарина“, „Принца и нищего“ анонимщики стихли. На время.

Ее нервам можно позавидовать. Я бы никогда не мог стать начальником. У меня разговор короткий — чуть что, сразу в рыло!

А начальник — это работодатель! Страшное слово, если вдуматься. Безработные режиссеры облепливают ее, как черные мухи белый сахар. Надо уметь „пробить“ и уметь отказать. Не смогла „пробить“ Герману заявку на Чехова, зато получились вполне „левые“ „Фантазии Фарятьева“ у Авербаха. Снимала в объединении Динара Асанова. Воробьев поставил „Свадьбу Кречинского“, но сцену в церкви московские начальники резали прямо перед эфиром. По живому…»

На даче был проведенный прежними хозяевами газ. Во дворе стоял полуразрушенный сарай… Борисовым одалживали деньги. Отдавали сразу — как только Олег получал гонорар за кинокартину. Так просто в долг не брали, всегда — подо что-то. Надо было обустраивать дачу, сделать веранду, а потом и баньку…

Олег Иванович решил твердо: жить только на даче. Но выяснилось, что существует очень много ограничений, которые самым непосредственным образом могли повлиять на это желание. Нельзя было, например, утеплять дачи — они все должны быть летними. Потом разрешили устанавливать батареи отопления, но не больше одной на дом. Одну установили, но остальные умельцы спрятали — трубы и батареи разместили так, чтобы их не было видно: в любой момент могла заявиться комиссия из правления кооператива и, обнаружив «криминал», все убрать.