Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Мы все сидели на своих местах. Н. С. Хрущеву предложили, как и прежде, председательствовать на заседании. Первым выступил Л. И. Брежнев. Он рассказал, что в партии и стране накопилось много претензий к работе Н. С. Хрущева, как Первого секретаря ЦК, Председателя Совета Министров СССР. В этих условиях целесообразно, чтобы он подал в отставку и ушел на пенсию. Далее Н. С. Хрущев предоставлял поочередно слово всем членам и кандидатам в члены Президиума ЦК. Каждый отмечал недостатки и ошибки в работе Первого секретаря ЦК, предлагал ему подать заявление об уходе на пенсию. Лишь один А. И. Микоян, не возражая против освобождения Никиты Сергеевича от занимаемых постов, рекомендовал утвердить его министром сельского хозяйства. На заседании выступал и я. Говорил, что по возрасту Н. С. Хрущеву уже трудно выполнять возложенные на него обязанности, что он стал почти недоступен для решения вопросов, возникающих у руководящих товарищей, даже входящих в состав Президиума ЦК, и что в сложившейся обстановке ему целесообразно перейти на пенсию.

Последним выступил Н. С. Хрущев. Он выразил признательность всем товарищам за критические замечания в свой адрес, посетовав на то, что мы раньше этих замечаний ему не высказывали. Говорил, что все свои силы, опыт, жизнь он посвятил партии. Был и будет до конца ей верен (здесь он заплакал). Сказал: пусть подготовят заявление о переходе на пенсию, которое он подпишет. Президиумом было поручено мне и секретарю ЦК Ильичеву Л. Ф. подготовить такое заявление. Оно было составлено, Никита Сергеевич его подписал.

Заседание Президиума ЦК было продолжено уже после ухода Н. С. Хрущева. Л. И. Брежнев предложил выдвинуть на пост Первого секретаря ЦК Н. В. Подгорного. Но тот отказался, сказав, что на этот пост надо рекомендовать Л. И. Брежнева. Такое решение было принято, и мы пошли проводить пленум ЦК. Пригласили Никиту Сергеевича. Он пришел, накинув на плечи габардиновое светлое пальто. Сел в президиум в конце стола. Вид у него был как у больного человека. Пленум вел Л. И. Брежнев. С докладом выступил М. А. Суслов. Он доложил о заявлении Н. С. Хрущева о переходе на пенсию, о решении Президиума ЦК по этому вопросу и внес предложение освободить Н. С. Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК, члена Президиума ЦК партии и Председателя Совета Министров СССР (этот вопрос потом решался Верховным Советом СССР) в связи с уходом на пенсию. Прения по докладу на пленуме не открывались, не выступал и Никита Сергеевич. Пленум освободил его от занимаемых постов в связи в уходом на пенсию по состоянию здоровья. Затем пленум избрал Первым секретарем ЦК партии Л. И. Брежнева.

На состоявшейся вскоре сессии Верховного Совета СССР Н. С. Хрущева освободили от должности Председателя Совета Министров СССР. Новым Председателем Совмина стал А. Н. Косыгин. В связи с уходом на пенсию А. И. Микоян был освобожден от обязанности Председателя Президиума Верховного Совета СССР в 1965 году. На эту должность был избран Н. В. Подгорный».

Цитата длинная, простите, но интересны эмоции, формулировки, вообще структура текста (заплакал, габардиновое пальто, по состоянию здоровья и пр.). Описана чрезвычайная и уникальная ситуация, в которую хочется, как в гигантскую чернильницу, обмакнуть перо и написать сценарий сериала (фильм, посвященный отставке Хрущева, уже существует). Но трагедии — нет. Есть ирония судьбы, в которой нашлось место даже черно-белому памятнику, который сделал Хрущеву скульптор Эрнст Неизвестный.

Народ, в свою очередь, высказался на эту тему частушкой:

Товарищ, верь, придет она,
На водку старая цена,
И на закуску будет скидка —
ушел на пенсию Никитка!

* * *

В том же 1964 году восходит звезда Юрия Любимова: режиссер-вахтанговец привел в новосозданный Театр на Таганке своих учеников-студийцев из Щукинского училища и поставил с ними спектакль, о котором заговорила вся Москва — брехтовскую притчу «Добрый человек из Сезуана». В оригинале была китайская провинция Сычуань, но Любимов заменил ее непонятным «Сезуаном»; отношения с Китаем быстро портятся, и режиссер-дипломат стелит соломки, чтобы цензура, вдвойне подозрительная к новому театру, поменьше придиралась. Любимов — дипломат в маске бунтаря и наоборот, как и Ефремов — бунтарь в маске дипломата.