Олег Куваев Избранное Том 1

– Уйдем от греха, – сказал Три Копейки, прислушавшись. Он потянул шнур, и мотор приглушенно заурчал под чехлом. Вообще вялый завсегдатай заведения Иисуса Христа исчез, и Адька видел собранного, решительного человека.

На каком–то изгибе камышовой стены Три Копейки резко включил газ, лодка рванулась, и острый нос ее снова влетел в камыши. Через минуту они уже стояли в небольшом плесе, скрытые от всего мира.

– Ну вот, – сказал Три Копейки, – теперь нас ищи. Жалею я эту инспекцию. Им моторы казна дает, у нас свои, выхоженные, и лодки мы сами делаем, которые сквозь камыш, как сквозь воду, проходят. И стрелять он в меня может, только если я в него перед этим пять раз пальну. И время у меня свое. Он отчеты составляет, а я изучаю местность. Жестокие законы нужны, чтоб нашего брата искоренить, а так… газетные статейки и небольшая польза. Я так думаю: увидел ночью в неположенное время в лимане лодку – и открывай огонь без предупреждения. Сейчас инспекция на одних засадах живет. Но лиманов много, их мало. Ну, наткнулся я на засаду, им надо мотор завести, а я в уход. Пока убегаю, я сети в воду сброшу, они у меня уже заранее к грузу привязаны. Без сетей – берите. Никакой суд не признает меня виновным. Просто выехал погулять. Изнашиваются в этих условиях у инспектора нервы, и становится он простым обывателем службы за зарплату или нарушителем того закона, который и браконьера охраняет как личность и гражданина страны.

Неизвестная лодка долго кружила по лиману, пугая тишину стуком мотора. Один раз они прошли совсем рядом. Конечно, Адьке как порядочному гражданину надо было крикнуть, поднять шум и вообще сделать так, чтоб Три Копейки попался, наконец, со всеми уликами. Была у Адьки эта мысль, была, но только в теории, ибо действовал кодекс чести.

Моторка ушла. Три Копейки достал папиросу и сказал прикуривая:

– Я, сибиряк, тебя изучал для интереса. Моторка эта принадлежит Моте Гогольку, такому же, как я, хищнику рыбных вод. А инспекция вся нынче на другом лимане, у них там круговая засада с полным использованием техники и наличных сил.

Отсвет папиросы освещал щеки Трех Копеек и красным огоньком отсвечивал в бедовых глазах.

– Давай, друг, кончай свою работу, да едем к жилым берегам, – сказал Адька. – А просвечивать меня нечего. Схожу завтра в больницу и принесу тебе рентгенограмму. И еще копии закажу для желающих.

Видно, Адькина нервная система тоже начала сдавать, как у тех несчастных инспекторов.

Бред ревности и известковые горы

Все началось с того, что в райком комсомола (Колумбычев городок был районным центром) пачками поступали сигналы о безудержной вакханалии энергии у городской и станичной молодежи, проявлявшейся по вечерам. Никакие сельские и прочие работы не могли ту энергию измотать, танцплощадки и прочие мероприятия с музыкой – тоже. Молодежь куролесила. После долгих размышлений райком нашел мероприятие: было решено устроить массовый выезд молодежи под благодатную, облагораживающую сень какого–нибудь леса и там устроить воспитательную смычку с интересными людьми. Пусть интересные люди расскажут, что они в юности не били стекла и курортников, не бесчинствовали, а жили совсем по–другому.

В разряд интересных людей, естественно, попал и Колумбыч. Лес же был найден в восьмидесяти километрах от городка. Это был знаменитый Варениковский лес, в котором в годы войны крепко партизанили люди.

Колумбыч не мог и не хотел оставлять Адьку одного в его пасмурном состоянии, когда он уже с браконьерами стал на уголовные вылазки ездить, и потому сказал, чтоб Адька отправлялся с ним. Адька отказался.

– Не беспокойся, – сатанински усмехнувшись, сказал Колумбыч, – она тоже едет. Я ее первую пригласил.

– А мне–то что, – сохраняя реноме, сказал Адька. Но ехать согласился.

Они помчались по пыльным кубанским дорогам мимо нескончаемых станиц, похожих на города, мимо орудовцев на свирепо рычащих мотоциклах, кукурузных полей, грузовиков с арбузами, пешеходов, бредущих по пыльным дорогам в неведомый зной.

Потом дороги стали петлять, и началось что–то вроде предгорий с увалами, поросшими жесткой шерстью низкорослого кустарника. По прогалинам увалов бродили стада овец.

Когда через виражи настоящей горной дороги они добрались до места, там уже скопился автопарк из нескольких зиловских автобусов и грузовиков. Сотня или больше молодых людей обследовали лес и дурачились. Мероприятие не начиналось, ибо не хватало еще двух автобусов из дальних станиц и организующей силы начальства. Колумбыч лихо приткнул «Запорожец» под сень громадного автобуса, и они вылезли на природу. Мадонна заявила, что она вся истряслась за эту дорогу, и села на травку, но Колумбыч мобилизовал ее на организацию хозяйства. Адька пошел посмотреть на здешнюю природу.

Здесь был другой, незнакомый Адьке лес из дуба, орешника и бука, лес с другим цветом листвы, другим запахом и другим чувством леса.