Читаем Олег Меньшиков полностью

Все просто: Лихонину нравится быть героем. Точнее - выглядеть героем. Нравится хотя бы какое-то время быть выше, лучше, благороднее, чем на самом деле. Он немного по-мальчишески, не без доли искренности, но и чуть опасаясь, играет в рыцарские игры, изображая защитника бедной падшей Любы. В такие минуты адвокат на самом деле верит, что, возможно, такая миссия ему по плечу, и, как хороший актер, он уже видит себя на авансцене, под гром аплодисментов, видит рукоплещущую публику, крики восторга, выходы на поклон. Триумф, триумф, господа!

Взяв к себе Любу, Лихонин, скорее всего, не отдает себе отчета, зачем он, по большому счету, увел девицу из "заведения" мадам Шойбес. Он все время "в роли", в образе, в уважении к собственной немыслимой отваге. Верит, что возвратит наивно-глуповатую селяночку из публичного дома к достойному образу жизни, и будет Люба зарабатывать на жизнь честным трудом, вроде приличных особ из снов Веры Павловны по Чернышевскому.

Актер очень точно оставляет некий зазор между Лихониным актерствующим и Лихониным подлинным. Постепенно, тактично, неторопливо этот зазор увеличивает, укрупняет. Меньшиков улавливает интонацию Куприна, точность его характеристики, когда Лихонин, забирая Любу, размышляет о себе в третьем лице: "Да, он поступил, как человек, как настоящий человек в самом высоком смысле этого слова! Вот и теперь он не раскаивается в том, что сделал..."19

Для актера существенны и слова писателя о патетике и театральности Лихонина, с которыми он вводит "спасенную" им девушку в свою комнату... Но постепенно наш адвокат отрешается от роли бескорыстного благодетеля, устав стоять на котурнах. Подвальное, подпольное, таинственное "я" Лихонина все чаще и чаще шепчет ему о простом, житейском, приятно-банальном. Но что ему в таком случае делать с "сестрой и товарищем" Любой, оказавшейся напрочь чужим Лихонину человеком? Он становится как-то суетливее, в его диалогах со "спасенной" возникает оттенок вины, он даже начинает чуть заискивать, особенно тогда, когда Люба с присущей ей непосредственностью радуется, исполненная веры в Лихонина.

В одном из далеко не самых интересных и ярких своих фильмов Меньшиков находит полноту отклика в общении с партнершей: Любу играла молодая, способная, эмоционально яркая и очень органичная актриса Любовь Руднева.

С Олегом Меньшиковым Рудневу связывала давняя дружба. Когда-то он, студент Театрального училища имени Щепкина, помогал работе приемной комиссии: вызывал абитуриентов на прослушивание. Среди абитуриентов сразу выделилась рослая, светловолосая девушка, с милым вздернутым носом, улыбчивая, подвижная. Что-то от дерзкой клоунессы чувствовалось в ее даровании. Любовь Рудневу, приехавшую в Москву с Алтая, из Барнаула, приняли в училище. Она занималась на курсе, что был на два года младше меньшиковского, на том самом, где Олег тоже ставил "капустники", концертные номера и считался мэтром... Позже он порекомендовал Рудневу в картину Балаяна "Полеты во сне и наяву", там она остро, очень профессионально (это был ее дебют в кино, кстати) сыграла дерзкую девочку Светочку, которая, единственная, осмеливалась говорить правду в лицо Сергею Макарову (Олег Янковский).

Дружба продолжилась и после окончания училища, актеры хорошо знали друг друга, что облегчало их работу, помогало внутренней подвижности в развитии отношений Лихонина и Любы.

Оба они живут, словно на расколовшейся льдине, глядя, как разрастается, ширится между ними поначалу тоненькая трещина. Домовитая, ощущающая себя хозяйкой в новом доме, женщина пытается сделать уютнее, теплее жалкую комнату адвоката. Вместе с тем она не забыла ухватки девицы из борделя, что особенно раздражает брезгливого Лихонина, не испытывающего к Любе никаких любовных и сексуальных эмоций. Молодой мужчина мается постоянным присутствием бывшей проститутки рядом с ним, ему претит ее облик, ее речь. Ее первобытная, наивная душа и смешит и злит вчерашнего героя. Так будет, пока Люба не вернется в публичный дом, теперь уже навсегда.

В картине "Яма" изначально смещены акценты: режиссер Наталия Ильинская, судя по всему, не смогла справиться прежде всего с купринским натиском в переплетении разных судеб, в результате чего в повести разворачивалась драма каждого из участников этой истории. Поразительно неточен в большинстве своем выбор актеров: достаточно сказать, что роковую красавицу играет Татьяна Догилева, варьируя единственно доступный ей образ современной девочки из подворотни...

Достоверны только Лихонин и Люба. Их дуэт жестоко и безжалостно обнаруживает изнанку показного, секундного благородства, с жалкими проблесками то почти гаснущей, то вновь слабо мерцающей надежды: хочется верить, что, может быть, человек все же честнее, надежнее, тверже в своих чистых порывах? Их герои созвучны самой идее "Ямы", идее Куприна: "...Я только пытался правильно осветить жизнь проституток и показать людям, что нельзя к ним относиться так, как относились до сих пор. И они люди..."20

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное