Олег Табаков и его семнадцать мгновений

Или я с трудом завязываю шнурки ботинок, потому что мешает собственное брюхо, навевающее мысли о бренности существования и о собственном несовершенстве. Но не стоит творить философию отчаяния только потому, что выросло брюхо. Есть в жизни мгновения, которые придают ей огромный смысл. Вот когда сын Павел говорит мне: «Подыми меня вверх», – и добавляет: «Неожиданно», – я задыхаюсь в эту секунду от полноты чувства жизни. Или когда прихожу к своей внучке Полине в школу, на большую перемену, и мы прижимаемся с ней друг к другу. Или от того, с каким самозабвением требовал Никита, сын моего Антона, чтобы я обязательно взял его на руки, когда надо было идти по дорожке звезд на фестивале «Кинотавр». Все это снимали, и я увидел потом меру счастья в глазах этого существа. Или беспредельность щек у годовалой внучки Ани, которую произвел на свет тот же Антон вместе с Настей Чухрай. Вглядываюсь и с восторгом констатирую, что Анькины щеки – это мои щеки…»

* * *

«Однажды после спектакля «Обыкновенная история» к нам за кулисы зашел Хрущев. Я не удержался и спросил: «Никита Сергеевич, ну почему вы не реабилитировали Бухарина?» Мне виделось это вершиной справедливости и торжества демократии. Хрущев коротко бросил: «Не успел!» Потом мы еще раз пересеклись с ним в театре, где Питер Брук показывал «Короля Лира». Я сидел в партере позади Никиты Сергеевича и слышал, как он, занимая с Ниной Петровной места в зрительном зале, громко сказал кому-то из соседей: «Вот! Пришел посмотреть, как королей с работы снимают!» Гениальная фраза человека с хорошим чувством юмора!»

* * *

«Часто возвращаюсь мыслью к своему инфаркту. Тогда я четко уловил сигнал сверху: не заносись, умерь пыл! Не скажу, будто внял предупреждению Господа, но мысль о бренности земного бытия из заемной, книжной мудрости стала моей собственной, прочувствованной, абсорбированной. Как говорится, испытано на себе».

* * *

«Да, Ефремов злоупотреблял по части «зеленого змия». Но ему прощали все потому, что Олег сжигал себя ради театра, окружающие это видели. Дошло до того, что партийная власть открыто предложила мне сдать Ефремова и занять его место. Однажды Алла Шапошникова, полногрудая секретарь Московского горкома КПСС, попросила прогуляться с ней от площади Маяковского вниз по улице Горького и принялась убеждать, дескать, надо принимать срочные меры, иначе театр погибнет. Я отмалчивался, ничего не отвечал. Потом была еще попытка завести разговор на ту же тему. Мне и в голову не приходило всерьез рассматривать подобные предложения. Предательство находилось вне моей системы координат, хотя я рано узнал массу скверного о театре – про людскую зависть, подлость, интриги, подковерную борьбу. Поэтому никогда не возил подчиненных лицом по столу, не получал удовольствия, унижая других. Между тем уверен, многих привлекает во власти именно возможность безнаказанно измываться над слабыми и зависимыми. Что касается Олега, он любил меня и выделял. Я в числе первых из «Современника» получил звание заслуженного артиста РСФСР, в 34 года – необычайно рано! – стал лауреатом госпремии СССР. Орден «Знак Почета» мне дали еще раньше, в 1967-м. Это событие, правда, произошло без участия Ефремова. В отделе культуры ЦК КПСС работала инструктор Алла Михайлова. Она и принесла главному партийному идеологу Суслову список представленных к государственным наградам в честь 50-летия Великого Октября. Михаил Андреевич пробежал проект документа и завернул обратно: «Не годится! Где молодежь? Надо переделать». Вот Алла Александровна и вписала с перепуга Андрюшу Вознесенского, Женю Евтушенко, меня… Помню, в дверь репетиционного зала просунулся длинный нос Эрмана, и Леня стал громко шептать: «Олег Николаевич, извините! Позвонили из Кремля, срочно вызывают Лелика». Ефремов не любил, когда отвлекали от работы. Недовольно оглянулся и сердито гаркнул: «За каким хреном?» Перепуганный Леня почти беззвучно прошелестел: «Ему орден дали». Последовала немая сцена почти из «Ревизора»… Раньше ведь как было? Сначала кандидатуру будущего орденоносца утверждали на уровне местного профкома, потом требовалось одобрение партячейки, райкома, горкома и далее – со всеми остановками. А тут, получается, я перепрыгнул, сам того не ведая, с десяток ступеней. С тех пор у меня уже восемь орденов».

* * *

«Жизнь несовершенна, но миром правит отнюдь не то самое вещество. Им управляет вера, твое собственное желание сотворить что-то и не уйти бесследно. Надеюсь, именно этим питалась моя настоящая жизнь».

* * *