Олеко Дундич

— Добрались-таки. Антанта свое войско из Одессы, Мурманска, Архангельска и других мест убрала. Знаешь, что по этому поводу Ленин сказал? — Сороковой вынул из кармана газету и стал читать:

— «…Эта победа, которую мы одержали, вынудив убрать английские и французские войска, — писал Ленин, — была самой главной победой, которую мы одержали над Антантой. Мы у нее отняли ее солдат…».

Сороковой остановился, посмотрел на Шпитального и еще громче повторил: «Мы у нее отняли ее солдат». Здорово, хлопцы, сказано!

— Читай, Сашко, дальше.

— «Мы на ее бесконечное военное и техническое превосходство ответили тем, что отняли это превосходство солидарностью трудящихся против империалистических правительств».

— Солидарность! — повторил вслед за Сороковым Шпитальный. Ему нравилось это слово. Коренной донской казак, он не был заражен местничеством, не держался за свою хату, за свой земельный казачий пай. Он открыто выступал против тех, чьи интересы замыкались сельской околицей, кто готов был защищать только свою станицу, а воевать за всю Россию не хотел.

Если бы Шпитальному сказали: «Переплыви Черное море, пересеки Балканские горы, дойди с Дундичем до самого Белграда», он бы не задумываясь постоял за трудовой югославский народ с той же решительностью, с какой и Дундич боролся за дело русских пролетариев.

Пушки, винтовки, патроны — все это было пущено в ход против тех, на кого делали ставку империалисты.

Красные конники преследовали противника до станции Отрожка. Здесь отступающих шкуровцев прикрывал бронепоезд. Его огонь мешал пехоте двигаться вдоль железной дороги.

— Товарищ Буденный! — сказал Дундич, подъезжая к командиру корпуса. — Надо бронепоезду глотку заткнуть.

Буденный ласково посмотрел на Дундича: Иван что-то уже придумал.

— А что, если со станции пустить на него паровоз? — предложил Дундич.

— Но ведь станция еще у белых.

— Возьмем, — уверенно произнес Дундич.

Командир корпуса поднял резервный кавалерийский дивизион и, взяв с собой Дундича, сам повел конников в атаку.

Овладев станцией, Буденный приказал Дундичу привести к нему самого смелого паровозного машиниста.

— А как его узнаешь?

— Чутьем, сынок, чутьем. Ты ведь для своих «прогулок» отбираешь только храбрых и честных. Вот и найди такого среди машинистов…

Машинист, согласившийся пустить свой паровоз на бронепоезд, оказался выходцем из Харьковской слободы, Бирючинского уезда. Об этой слободе Дундичу как-то рассказывал Буденный.

Много лет тому назад, гонимый нуждой, ушел оттуда за Дон-реку крестьянин Иван Буденный с тремя малыми ребятишками. Был среди них и Михаил, давший Красной Армии четырех сыновей — Семена, Емельяна, Дениса и Леонида.

— Не подведешь, земляк? Не опозоришь нашей слободы, наших дедов и отцов? — спросил в упор Семен Михайлович.

— Слово мое — железное, — ответил машинист. — Все аккуратно сделаю.

— А выскочить на ходу из будки успеешь?

— Успею.

— Ну тогда желаю тебе удачи.

…И вот паровоз тронулся. Затаив дыхание, конники смотрели, как машинист, дав полный ход паровозу, выпрыгнул из будки.

Через минуту раздался сильный грохот: паровозы столкнулись и свалились с рельсов.

Огненная преграда на пути красных конников была снята, и они понеслись к переправе, где сосредоточивались ударные силы кавалерийского корпуса.

От реки тянуло холодком. Бойцы грелись у костров, с минуты на минуту ожидая приказа о наступлении на Воронеж. Им не терпелось. Ржали, били копытами оседланные кони. Волновался и Мишка.

— Не тревожься, дружок, — говорил Дундич, гладя коня по шее. — Завтра в Воронеже обедать будем.

Совсем рядом кто-то звонко запел:

Эх, яблочко,
Да с червоточинкой.
Мы к врагу подошли
Темной ноченькой.

Мы к врагу подошли
Да ударили.
Мы до самой зари
Белых парили…

И действительно, до самой зари буденновцы «парили» белых. На рассвете 24 октября (точно, как было обещано Буденным) 4-я и 6-я кавалерийские и 12-я стрелковая дивизии одновременно с разных сторон ворвались в Воронеж.

Утро, принесшее победу, выдалось хмурым. Рассвет как бы не хотел прощаться с сумерками, задерживал их, оттягивая восход солнца.

К полудню оно взошло над освобожденным Воронежем. Солнечные лучи осветили усталые, небритые лица бойцов, обогрели отсыревшую, пропитанную потом одежду.

Весь день Дундич был занят поисками Шкуро: заглянул в «Бристоль», потом в особняк, где помещался оперативный отдел казачьего корпуса. Кто-то из местных жителей видел «большого волка» на вокзале в своем вагоне. Дундич бросился туда. Вагон-салон был пуст. На столе стояли бутыль вина и несколько нетронутых блюд с языками.

— Не мешало бы и нам заправиться, — предложил Паршин. Он, как и Дундич, вторые сутки ничего не ел.

Олеко брезгливо поморщился. В эту минуту генеральскому завтраку он предпочел бы ломоть ржаного хлеба.

С вокзала они направились в центр города. Вот и Михайловские часы, кинотеатр «Ампир», здание гостиницы, в окна которой он несколько дней назад бросил гранаты. Памятные места…