Олень - золотые рога

Потом Сережка все-таки поднял газету и стал просматривать ее снова. И вдруг закричал:

— Мишка! Вот тут! Вот тут! — И тычет пальцем в маленькую статейку. А статейка почему-то напечатана в рамке.

— Про царя? — обрадовался Мишка.

— Нет, не про царя! Но все-таки…

И стал читать вслух:

«К жителям губернии… Ввиду переживаемою тяжелого момента борьбы с Германией — исконным врагом России, необходимо полное спокойствие и содействие нашей доблестной армии. Поэтому считаю долгом предупредить население, чтобы оно спокойно относилось ко всем появляющимся слухам, так как всякие волнения в тылу — это измена родине и помощь врагу»… И подписано: Губернатор Н. Руднев.

Мишка слушал очень внимательно, широко раскрыв рот, но все равно ничего не понял, потому что очень непонятно написано.

— Дак не про царя?..

— Я не говорю, что про царя. Но все же…

— Что все же?

— Губернатор беспокоится. Значит, что-нибудь да случилось. И вот что: я бегу продавать телеграммы и там узнаю. В типографии всегда вперед всех все узнают.

Сережка побежал в город, а Мишка в школу. Времени-то, времени-то уже сколько! Как бы не опоздать!

В школе, как всегда, сначала в зал — на молитву. И в зале, как всегда, два портрета. Слева — царь Николай, который «безо время войну сделал», а справа — его царица со злыми глазами.

Значит, царь не пошатнулся. Значит, самодержец удержался. Значит, старый черт в чем-то соврал.

И опять пели «Боже, царя храни»…

Вечером все-таки забежал Сережка:

— Ох, устал, как собака! Телеграммы скучные, никто не покупает. Хоть бросай это дело.

А потом сказал, что вправду что-то случилось, но узнать пока невозможно: скрывают!

Но прошел день-второй, и даже Мишка понял, почему старый черт испугался, почему губернатор забеспокоился.

Оказывается, царь и вправду отрекся. И послал об этом телеграмму: «Отрекаюсь!» Это значит: не буду больше царствовать!

Но эту телеграмму скрывали от народа. Но скрыть не могли. Все равно телеграфисты все рассказали. И приезжие тоже рассказали.

В школе сняли со стены и царя и царицу и сожгли их в печке. Вот здорово!

У Тольки оставили Наполеона — французского царя. А Николая — русского царя — тоже сняли. Но не бросили, не сожгли, не порвали, а спрятали в сундук — может быть, еще пригодится.

А у Симки Знаменского вместо царя Николая повесили на стенку его брата — великого князя Михаила. Но этот портрет недолго повисел: Михаил тоже отрекся, испугался царствовать, и портрет сняли.

— Осталась Россия без царя! — печально сказал Толькин папа. — А разве можно без царя?

И в школе не стали петь «Боже, царя храни»: теперь уже бог царю не поможет. И в гимназии не стали.

А с улиц исчезли все полицейские, их точно ветром сдуло. Их, оказывается, выгнали, а сабли и пистолеты у них отобрали.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Как освободили арестантов ⠀⠀ ⠀⠀

А потом солдаты, рабочие и еще всякие люди пришли к тюрьме и закричали:

— Именем революции откройте!

И открылись железные ворота!

— Именем революции освободить политических!

Надзиратели испугались, забегали, стали открывать двери, выпускать. Часовой смотрит с башни, а не орет и руками не машет и не стреляет, значит, тоже испугался, потому что народу у тюрьмы видимо-невидимо.

Арестанты стали выходить. А какой-то дядечка забрался на заборчик напротив и начал кричать:

— Да здравствует революция! Война до победы!

И вдруг выходит знакомый Мишке арестант. Тот, который стекольщик. Тот, который Сережкин папа. Вот радость-то будет у Сережки!

Вышел. Немного послушал, что орет дядька с забора. Потом вдруг сдернул с себя старый черный картуз и тотчас же снова нахлобучил его почти до ушей.

Ну, конечно же, это — он! Его манера!

Но он больше не стал слушать, что орет дядька, а стал протискиваться.

А из толпы к нему голос:

— Гришенька! Гришенька!

Это выскочила ему навстречу Дарья Михайловна. Она как стирала дома, так и выскочила — в платье да в фартуке, без платка и даже без шубы. Но не мерзнет с радости.

Обняла своего сокола, целует, плачет и смеется — все вместе. Мишке даже неудобно смотреть — самому хочется заплакать.

Потом она отпрянула, отошла, стала смотреть на него:

— Гришенька! Здоров ли?

Тогда он ее обнял и сказал:

— Пойдем, Дашенька! Пойдем домой!

— Да ведь говорят! — и Дарья Михайловна показала глазами на дядечку на заборе.

— А ну их! Пусть говорят!

И пошли.

А старый черт вечером сказал тете:

— Ну и жизнь пошла! Царя свергли, а Гришку-арестанта выпустили…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Цари жили хорошо ⠀⠀ ⠀⠀

Теперь Сережка самый счастливый: у него вернулся отец! Теперь Сережку не зовут арестантом, не травят — боятся! Теперь вышло, что отец у него — герой.

Теперь Сережка всегда веселый. И глаза у него всегда блестят. Мишке хочется знать все. Он спрашивает:

— А за что твоего папу садили в тюрьму?

Сережка смеется в ответ:

— За царя!

— Почему за царя?

— Потому что цари больно хорошо жили!

Мишка ничего не понимает. А это очень обидно.

Тогда Сережка спросил:

— У тебя мамка сколько получает?

— Тридцать рублей.

— В месяц?

— В месяц.

— А за комнату сколько платит?

— Теперь десять рублей.

— В месяц?

— В месяц.

— Сколько остается?