Олений заповедник

Я слушал его, и меня начало подташнивать. Это был всего лишь кишечный приступ, и я на миг почувствовал, что бледнею, но в эту минуту я понял, какое рассудочное честолюбивое желание я столько лет в себе подавлял, и сейчас, казалось, глубоко во мне шла борьба, будто сцепились две мощные руки, дергаясь туда-сюда, – и ни для чего другого уже не было места.

– Понимаешь, – тем временем произнес мне в ухо Айтел, – я только сейчас осознал, что очень этого хочу, и именно потому остался в столице.

Я едва ли мог как-либо на это реагировать. Мне было плохо от того, что я обнаружил в себе.

– Вы правы, – сказал я, и голос у меня, кажется, дрожал. – Пожалуй, я пытался переложить это на вас.

– Возможно, – сказал он и наклонился ко мне. – Я немного приоткрою тебе то, о чем думаю. Я думаю, если тебе больше хочется заняться чем-то другим, лучше пройти мимо этого предложения. Но это тебе решать.

Я кивнул.

– Как вы думаете, выйдет из меня писатель? – медленно произнес я.

– Ну, Серджиус, это трудно сказать.

– Я знаю. Я тут принес одну вещицу, которую написал пару недель назад. Это стихотворение. Проба пера. – Я надеялся, что мне не придется его показывать – я написал его под впечатлением от увиденного сна, – тем не менее достал из кармана лист бумаги и протянул ему. – Мне нравится жонглировать словами, – пробормотал я.

– Да заткнись же наконец, Серджиус, дай мне прочесть твой шедевр.

Прочитав стихотворение, он рассмеялся.

– По-моему, это забавно. Я не представлял себе, что ты в такой мере находишься под влиянием Джойса.

Я понимал, что покажусь идиотом, но на сей раз мне было все равно.

– А кто это – Джойс? – спросил я.

– Джеймс Джойс. Ты, конечно, его читал?

– Нет. Но имя, по-моему, слышал.

Айтел снова взял листок со стихотворением и прочел его.

– Как странно! – произнес он.

Мне же хотелось уйти от него, услышав только одно.

– Как вы считаете, у меня есть талант? – спросил я.

– Я начинаю подозревать, что да.

– О'кей. – Я кивнул. – Значит… в общем… – Столько всего рвалось из меня, таким я пылал восторгом. Я чувствовал себя десятилетним мальчишкой, и мог себя так чувствовать, потому что рядом был человек, которому я доверял. – Не возражаете, если я расскажу, почему никогда не думал стать профессиональным летчиком-истребителем? – спросил я его.

– Я всегда считал, что ты не хотел, чтобы твои мозги превратились в яичницу.

– В общем, да, – сказал я, – знаете, вы попали в точку. Я этого боялся. Как вы это поняли?

Он лишь улыбнулся.

– Я все время этого боялся, Чарли. Знаете, есть такие летчики, и некоторые становятся даже достаточно квалифицированными, но это не жизнь. Нельзя всякий раз со страхом садиться в самолет.

– Возможно, парни, против которых ты сражался, тоже испытывали такое.

– Некоторые, я думаю, испытывали. Но я этого тогда не знал. – Я потряс головой. – А кроме того, было кое-что и похуже. Через некоторое время я понял, что не обладаю жаждой врезать. Противник, который не стремится врезать, сражается всю ночь и бывает слишком жестоко наказан. – Я присвистнул. – Я едва ли способен передать вам, как мне неприятно признаваться себе в том, что нет у меня жажды врезать. Настоящей жажды.

– Да, понимаю.

– Однажды она у меня появилась, – сказал я ему. – Во время четвертьфинала авиасоревнований. По базе прошел слух, что тот, кто попадет в полуфинал, наверняка будет принят в летную школу. Поэтому я очень старался в бою и меня чуть не сбили. Я ничего не помню, но мой второй пилот рассказал мне, что я достал того простофилю красивой комбинацией, когда он подлетал, чтобы прикончить меня. И ему было засчитано поражение, а я узнал об этом, только когда все было уже позади. Ну а в полуфинале мне досталось. Меня просто размазали. Но говорят, летчик-истребитель становится опасным, когда начинает действовать по инстинкту, потому что продумывать ходы он уже не может. Похоже, что решения приходят к тебе откуда-то изнутри, точно ты подыхающее животное.

– А что подсказывает тебе сейчас твой инстинкт? – спросил Айтел.

– Ничего не могу с собой поделать. По-моему, хочу стать писателем. И не хочу, чтобы кто-то говорил мне; как надо выражать свои чувства.

– Доверься своему инстинкту, – сказал Айтел и состроил гримасу. – Какой же я в глубине души оптимист. Поступай, Серджиус, так, как считаешь нужным.