Олений заповедник

— Знаешь, у тебя мозги зажаты в кулак. Я понимаю Чарли лучше, чем он понимает себя. Для него сейчас все дороги закрыты. Ты не можешь и представить себе, насколько производство картины зависит от финансов. У Г.Т. длинные руки, достаточно длинные, чтобы занести Айтела в черный список на всех студиях мира, и убрать его из этого черного списка может только Герман Теппис. А с твоей помощью я могу убедить Г.Т., что он должен вернуть Айтела.

— Даже если я пойду на сговор с вами, убедить Г.Т. будет не так-то легко.

— Вполне легко, — сказал Муншин. — Когда Г. Т. хочет выпустить какую-то картину, — а я могу сделать так, что он захочет выпустить именно эту, — он готов ради этого даже лишиться руки, если его не остановить. Так что он возьмет даже Айтела.

— Я б хотел увидеть это на бумаге.

— Ты что, вышел из леса? — спросил Колли. — Пятьдесят юристов будут доведены до инсульта. Уж можешь мне поверить. Я больше тебя хочу, чтобы Айтел вернулся.

— А почему? Знаешь, я не могу этого понять, — сказал я ему.

— Сам не знаю почему, братец, — с широкой улыбкой произнес Колли. — Может, мне следует потолковать с моим психиатром.

— Я хотел бы поговорить с Айтелом, — сказал я.

— Валяй. Испорти все. Чарли Айтел — сама гордость. Ты думаешь, можно прийти к нему и спросить, чего он хочет? Да ты должен упрашивать его, чтобы он снял про тебя фильм.

— Право, не знаю, что и сказать, — наконец произнес я. Ну и ответ!

— Скажи «да». Ты бы сразу согласился, если б не был такой упрямый и не боялся переломить себя.

К утру Муншин уже должен был вернуться в киностолицу, так что он наконец распростился со мной, пообещав звонить. Должен сказать, он сдержал слово. А у меня между игрой на чувствах, затеянной Лулу, и разговорами по телефону с Колли не было ни минуты на обдумывание.

Меня не раз так и подмывало подписать бумаги, которые даст мне Муншин, но удерживало не только упрямство. Я то и дело вспоминал японского военнопленного, работавшего на кухне, — у него была обожжена рука, и я так и слышал, как он говорит: «А меня будут снимать в кино? Они покажут мои струпья и гной?» Чем больше я склонялся к тому, чтобы подписать контракт, тем больше это меня беспокоило, а Колли наседал или же наседала Лулу, описывая, какая меня ждет карьера, рассказывая о чудесном мире, реальном мире, в который я вступлю, и обо всех чудесных вещах, которые произойдут со мной, я же думал, что они не правы и что реальный мир находится под землей — это лабиринт пещер, где сироты жгут сирот. Однако чем больше Колли и Лулу говорили, тем больше мне хотелось послушаться их, и я просто не знал, как быть. Я не знал, как правильнее поступить, и не знал, хочется ли мне этим заниматься, и даже не знал, знаю ли я, чего хочу или что происходит во мне.

Несмотря на то, что говорил Колли, я все-таки отправился к Айтелу. Я не мог не пойти к нему, я уже не понимал, что было бы эгоистичнее — отказать Муншину или дорого продать историю моей жизни «Сьюприм пикчерс».

Сначала Айтел отказался об этом говорить.

— Понимаешь, — сказал он, — я обещал в это не вмешиваться.

— Кому, Колли? — в изумлении спросил я.

— Извини, Серджиус. Я не могу этого сказать.

— Вы же мой друг, — возразил я. — Вам не кажется, что для меня это важнее, чем для Колли?

Айтел тяжело вздохнул.

— Я, наверно, понимал, что не смогу держаться в стороне, — сказал он.

— Так что, по-вашему, я должен делать?

Он печально улыбнулся.

— Право, не знаю, что ты должен делать. Тебе никогда не приходило в голову, что чем старше ты становишься, тем труднее давать советы?

— Иногда мне кажется, что бы ни происходило, ты все равно должен как-то поступать, — сказал я ему.

— Да. В мое время это было предметом полемики. — Он кивнул, словно решая, принять это за истину или сразу отбросить.

— Скажите мне, — попросил я, — какого рода фильм может, по-вашему, из этого получиться?

— Серджиус, не будем наивными, — резко произнес он. — Из этого материала получится фильм, где будет много красивых кадров о том, как аэропланы стреляют по аэропланам. Какие еще, по-твоему, картины делает Колли?

— А как насчет планов, которые Колли вынашивает в отношении вас? — спросил я.

Айтел передернул плечами.

— Я знаю об этих планах, — сказал он. — Если картину о тебе решат делать и захотят, чтобы я ее снимал, мне нелегко будет принять решение. — Он приложил палец к носу, как бы останавливая меня, так как хотел что-то еще сказать. — Серджиус, я не думаю, что было бы хорошо использовать меня в качестве предлога. Понимаешь, ты можешь оказать мне этим дурную услугу. — Потом долго смотрел мне в лицо, и вид у него был суровый. — А ты уверен, — наконец произнес он, — что не хочешь сделать карьеру… и заработать денег… и все прочее? Ты в самом деле уверен, что не хочешь стать актером? — И он принялся пересказывать мне свой разговор с Колли.