Олепинские пруды (сборник)

Машина остановилась. Трое взрослых, более того, пожилых людей пошли в тихую зеленую рожь, расходясь веером, чтобы отдалиться на несколько шагов друг от друга. Потом я опрокинулся на спину, и в мире не осталось ничего: ни друзей, ни машины, ни Белоруссии, ни Москвы. Высоко в небе, почти не склоняясь надо мной, стояли колосья.

Внизу, где я лежал, был микроклимат и микромир. Он состоял из зеленого полусвета, прохладной тишины, свежести, пахнущей молодой сочной рожью. Гораздо выше меня, в тех сферах, где находились колосья, струился легчайший ветерок. Его не хватало на то, чтобы шевелить сами колосья, но трепетали на ветерке пыльники — продолговатые серые мешочки, как бы приклеенные к колосьям. На каждом колосе их было по десять, а то и больше, и все они трепетали, вытягиваясь в одном направлении, и можно было предугадать, как через день-другой из них полетит пыльца, и ветерок будет развеивать ее, оплодотворяя все это поле.

Конечно, не о таком, минутном лежании во ржи мечтал поэт Янка Брыль (то что он пишет прозу, не имеет значения), конечно, это было эрзацлежание во ржи, суррогат. Однако суррогатными были лишь наши обстоятельства, а рожь была настоящая, и утро было настоящее, и жаворонок над нами (один на всех нас троих) был самый подлинный, неподдельный жаворонок.

Рожь доказала нам свою власть и силу. Вечером, подъезжая к Минску, стали вспоминать весь проделанный путь — замки, озера, реки, города, деревни, костелы, склепы, рестораны…

— Объявляется конкурс. Давайте оценим по нашей шкале не километры, а отдельные эпизоды путешествия. Что поставим на первое место?

— Рожь! — воскликнули мои друзья. — Рожь, лежание во ржи и песню жаворонка над нами.

— Цена?

— Сто рублей!

На втором месте оказалось озеро Свитязь.

* * *

БОРАХВОСТОВ

«Копаясь в старых записных книжках эпохи своего студенчества, случайно наткнулся на высказывания Лукреция о травах. Посылаю, может, сгодится.

Кроме того, почему распускается роза весною.
Летом же зреют хлеба, виноградные осенью гроздья?
Не иначе как потому, что
Когда в свое время сольются
Определенных вещей семена

(Лукреций, О природе вещей. Перевод, конечно, хреновый,

хотя издание «Академии»).

Без дождей ежегодных в известную пору
Радостных почва плодов приносить никогда не
смогла бы,
Да и природа живых созданий, корму лишивши,
Род умножать свой и жизнь обеспечить была бы не
в силах

(Там же).

В самом начале травой всевозможной
и зеленью свежей
Всюду покрылась земля изобильно,
холмы и равнины,
Зазвенели луга, сверкая цветущим покровом

(Там же, стр. 327, Изд. Ак. наук СССР, 1946).

«Володя!

Я сейчас занимаюсь «повторением пройденного». Перечитываю свои записные книжки. В них я наткнулся еще на античную траву. Правда, не такую древнюю, как у Лукреция. Но все же! Это — Овидий. Вот что он написал в своих буколиках и георгиках:

Мальчик прекрасный, сюда! О, приди!
Тебе лилии в полных
Нимфы корзинах несут, для тебя
белоснежной наядой
Бледных фиалок цветы и высокие сорваны маки,
Соединен и нарцисс с анисовым цветом душистым

(Овидий, Сельские поэмы, Изд-во «Академия», 1933, стр. 28. «Фиалок цветы» — перевод не ахти, но это не я, а Шервинский).

Травы, что мягче, чем сон, и
источники, скрытые мхом,
И осенивший редкою тенью зеленый кустарник,
Вы защитите от зноя стада

(Там же, стр. 49).

Высохло поле. Трава, умирая от
порчи воздушной
Жаждет…

(Там же).