Олесь Бузина. Расстрелянная правда

Хуже обстояло дело с изоляцией от литературного русского языка. Пока сидели в деревне под Новоград-Волынским, оборону более-менее удавалалось держать, как в схроне. Но стоило выехать в город или пригласить в гости кого-нибудь из родственников (а они, как на грех, в отличие от помешавшейся на идее тотальной украинизации, Ольги Драгомановой не желали забывать родной русский язык – особенно сестры Петра Антоновича Косача), и вся «чистота эксперимента» шла насмарку. Бациллы великого и могучего языка Пушкина и Толстого проникали в неокрепшее сознание маленькой Ларисы и шептали: «Ты Лося, а не Леся – помни!».

Письма Ларисы Косач к бабушке показывают, что в детстве она разговаривала на суржике. Папу называла «папой», а не «татом», бабушку – «бабушкой», а не «бабуней», письмо – «письмом», а не «листом». Где тут, скажите, украинский язык?

Тринадцатилетняя Леся пишет бабушке в Гадяч из Колодяжного на Волыни 14 мая 1884 г.: «Милая бабушка, дуже мені неприятно, що папа Вам написав, що він нас приганяє писать, чого ніколи не буває, і хоть я, може, нечасто пишу до Вас, но зато всегда з охотою і приятностю… Нам тепер багацько роботи, бо ми насадили садок… Ми насіяли багацько цвітів, котрі теж треба поливать… Вчора ми получили ваше письмо. Вчора були Тамарині іменини, і папа їй подарив повозочку з лопаткою… Вона дуже багацько говорить і все рисує щось… Прощайте, милая бабушка, цілую Вас… Ваша Леся».

К этому времени Лося уже была переименована в Лесю. Это произошло еще в 1876 году. «Мене перезвали на Лесю», – сообщила наша вундеркиндка в письме из Новоград-Волынского маминым родственникам Драгомановым. Но процесс переименования детей в семье продолжался – украинизационный маразм Ольги Петровны крепчал, и конца ему не было видно! Упомянутая в письме к бабушке сестричка Тамара, которой подарили на именины «повозочку» – это не еще один неучтенный ребенок в семье неутомимого производителя пана Косача, а уже упомянутая мною выше Оксана. Подумав, мама решила возвысить ее из лермонтовских Тамар в шевченковские Оксаны! Во имя все той же украинской народности и борьбы с «москальськими впливами».

«Милая бабушка, – докладывает Леся Е.И. Драгомановой в Гадяч 9 июня 1884 г. – Вчора охрестили Тамару, впрочім, вона тепер вже не Тамара, а Оксана, бо мама перемінила їй ім’я».

Такие вот дела! Легли спать вечером, была сестричка Тамара. Проснулись – нет ее. Мама «съела». Вместо нее – Оксаночка. Любите теперь эту. А будете плохо вести, и вас переименуем.

Еще хорошо, что пани Косач мальчиков не переодевала в девочек, и наоборот. А то есть мамаши, которые и такими фокусами балуются. Причем, даже в наши дни. Но определенная «акцентуированность» психики Ольги Петровны налицо. Это была еще та «пчилка». Пчелы и осы целыми роями гудели у нее в голове!

В Киеве – городе многонациональном и терпимом – супругу председателя Новоград-Волынского собрания мировых посредников воспринимали если не как городскую сумасшедшую, то, как минимум, бабу со странностями. Она люто ненавидела Марко Вовчок, считая, что та похитила ее литературную славу. Ольга Петровна называла ее «нахабною кацапкою, що вкрала українську личину».

Особенно было смешно слышать такие формулировки от дамы, чьи предки – греческие эмигранты – имели к Украине еще меньшее отношение, чем Маша Вилинская, вышедшая замуж за малороссийского помещика Марковича и взявшая для своих дамских литературных делишек украинский псевдоним. Ведь о происхождении Драгомановых и их умении приспосабливаться к «проклятому» царскому режиму все хорошо помнили.

Но Ольга Петровна не унималась. То, что лучшей малороссийской писательницей общество признало «москальку», ранило ее до глубины души. «Яке то було колись неславне для української мови і літератури переконання, возмущалась мама Леси Украинки, – що нібито якась перша-ліпша кацапка, зроду не чувши української мови, ледве захотіла, у два дні перейняла мову зо всіма найтонкішими її властивостями… Далебі це зневажало українську мову; що ж то за така осібна характерна мова й письменність, що всякий чужосторонець возьме й зараз писатиме, та ще як досконало».

Мол, мы тут надрываемся – учим Лесю, учим, переименовываем ее, изолируем от «вредных» влияний, а никто не хочет читать ее «шедевры». Да и Олену Пчилку не читают! Восхваляют по-прежнему какую-то «кацапку», в два счета доказавшую своим творчеством, что любой москаль может стать украинским «классиком»!