Ольф. Книга первая

– Привет. Одна?

Захотелось влезть под воду с головой и накрыться тазиком. Я узнал этот гнусавый голос.

– Конечно. Зачем пришел?

– Ехал мимо, время вроде бы неурочное, но гляжу – идешь. Развернулся, и сюда. Владлен ведь на работе?

– Может прийти в любую минуту.

– Да ладно тебе. Можно подумать, я его графика не знаю. Ванну принимала?

– Душ.

– Пошли в комнату.

– Не сегодня.

– Ну тогда…

Послышалась непонятная возня. Нервы у меня искрили, как провода троллейбуса в минус тридцать.

– Что ты там забыл? – хлестанул голос Нины. – Не пойду.

– Никого же нет.

Снова понеслись странные звуки, о природе которых не хотелось думать, чтоб остаться о хозяйке хорошего мнения.

– Все, хватит. Уходи.

– Я еще приду.

– Сначала позвони. На работу.

Входная дверь гулко хлопнула.

Вернувшись, Нина растерянно постояла в проеме, затем халатик упал на пол, и она с вымученной улыбкой вновь заняла прежнее место. Бегающие глаза с трудом остановили галоп, уставившись в меня вселенской пустотой. Потом женщина требовательно вытянула открытую ладонь:

– Дай руку.

Полученная правая ладонь была схвачена, как палочка-выручалочка, и возложена на сердце.

– Чувствуешь?

– Нина… – Мне было чертовски приятно, но столь же неуютно. – Зачем ты это делаешь? Ты же счастлива с мужем.

С непонятной тоской Нина вымолвила:

– У Цветаевой хорошо сказано: «Если счастлива, то это не любовь».

– И ты посчитала, что имеешь право… – Я поперхнулся. – Процитирую Дюма, который сын: «Узы брака настолько тяжелы, что нести их можно только вдвоем, а иногда и втроем». Ты об этом?

Наполненная жизнью пятерня продолжала гореть в аду. Бедра почти обуглились. Я отдернул руку.

– Почему нет? – Взгляд Нины был пронизывающ и туманен. – Владлен борется с этой тяжестью по-своему. Думает, что помогает нашему браку. А у меня не столь извращенная фантазия.

Ее голос вдруг изменился, стал сухим и ломким.

– Никому не рассказывала… но тебе – хочу. Чтобы понял. Это было в августе, я возвращалась с корпоратива. В летнем платье, на каблуках. В руках сумочка. Улицы были пусты, я торопилась. В своем подъезде нажала кнопку лифта, тот не работал. Я стала подниматься. На одной из межлестничных площадок из закутка за мусоропроводом выскочил мужчина – весь в черном и в черной шапочке-маске на голове. Толкнув лицом в стенку, прошипел в ухо: «Пикнешь – убью!»

Нина перевела дух.

– Я протянула сумочку, но его интересовало другое. Рот сжала рука в перчатке – уже ни позвать на помощь, ни даже нормально вздохнуть. Я пробовала брыкаться, но с дюжим мужиком одной не справиться. Он бросил меня лицом на подоконник. В общем, белье порвано, руки заломлены, ноги придавлены. Я еще некоторое время отбивалась…

Долгое молчание воцарилось в ванной. Я бережно погладил оцепеневшую женщину по коленке.

– Не переживай так. Время лечит.

Бездумно зачерпнув, она смотрела, как вода стекает сквозь пальцы.

– Ты ничего не понял. Я не сказала главного.

Ее руки сжали мои кисти и медленно сдвинули ниже, на мягкие бедра.

– Может, не надо?

– Тогда не поймешь, почему я делаю то, что делаю.

– Владлен отреагировал на случившееся… неправильно? – попытался я догадаться, – и все пошло кувырком?

– Нет.

После горькой улыбки сникший голос вновь полился, застыв на одной ноте:

– Я ничего не сказала Владику, боялась сделать больно. Он так меня любит… всегда такой заботливый… деликатный в постели… мягкий, нежный, чуткий… Думает исключительно о моем удовольствии. Но однажды я случайно нашла ту маску в его вещах.

В горячей ванне меня прошибло холодным потом.

– И только потом я вспомнила, – продолжила Нина, – как за неделю до того он поинтересовался: дескать, хотела бы жестко, без спросу, как еще никогда в жизни не было, потому что не могло быть? Я пожала плечами: не знаю. И забыла. Но я не сказала «нет».

Нина положила свои пальцы поверх моих и вновь заговорила, нежно поглаживая и как бы сама себя успокаивая:

– Когда зубило крошило внутренности, могла ли я представить, что муж хочет сделать мне приятно, и «розыгрыш» придуман исключительно для моего удовольствия?

– Он мог бы предупредить и сделать это в виде игры.

– Тогда я отнеслась бы как к игре. То есть, я понимала направление его мыслей, но…

– Это же не ролевые переодевания, это жизнь. Не театр. Так нельзя!