Ольга

Освежившись под душем, Ганс сделал несколько деловых звонков, после чего переоделся в светло-голубую рубашку, серый костюм и вызвал такси. Сердце у него учащенно билось, точно он спешил на встречу с очаровательной милашкой. Генрих на встречу опоздал. В самый последний момент его вызвал Фишер и минут двадцать вел с ним беседу на отвлеченные темы. Задавая нелепые вопросы, он старался выяснить, как поступит Генрих: примет ли предложение Вендлера участвовать в деле, которое, по его мнению, сулило немалые барыши, или, несмотря на все уговоры, откажется. Напрямую спросить Генриха он не решался, поэтому и ходил вокруг да около. Генриху это показалось своеобразной детской игрой и в душе позабавило его. В конце концов Фишер ничего не добился от своего подчиненного и отпустил его. Кафе, в котором Генрих назначил встречу Гансу, было дорогим и славилось прекрасной кухней, но не слишком популярным. А летом публики в нем было совсем мало, и именно поэтому Генрих выбрал это заведение. Он появился в кафе в тот самый момент, когда Ганс выпил уже несколько рюмок русской водки, любителем которой он был, и, чтобы скоротать время, рассматривал публику, останавливая свой взгляд то на хорошеньком женском личике, то на стройных ножках. Друзья детства крепко обнялись.

– Дай я еще раз посмотрю на тебя, – сказал Генрих и похлопал друга по плечу. – Хорош… ничего не скажешь.

Ганс, холеный, с хорошо уложенными блестящими волосами, самодовольно улыбнулся и, опустив руки по швам, по привычке вытянулся.

– Разреши представиться – Фабио Фагундес, один из директоров бразильской фирмы «Флайдер», специализирующейся на производстве кофе.

– Так вот куда тебя забросила судьба! – усмехнувшись, сказал Генрих, подозвал официанта и сделал заказ.

– Ты не поверишь, Генрих, но все эти годы я постоянно думал о тебе. Мысли о родине и о тебе не давали мне покоя еще и потому, что судьба закинула меня черт знает куда, в страну, где, как мне казалось, рука правосудия меня не коснется. Кстати, в Бразилии наших соотечественников, бывших военных из служб СС и СД, несколько тысяч. Они организовали там своеобразную немецкую колонию, и каждый немец, приехавший в страну, может благодаря им получить работу и на первое время денежную помощь. Так было и со мной. Правда, я приехал в Бразилию не с пустыми руками, – и Ганс рассказал другу о событиях, происшедших с ним, после того как они расстались в марте 1945 года. – Я богат, Генрих. Перед тем как умереть, Хенке по доброте своей души, правда, раскрывшейся только под дулом моего автомата, поведал свою тайну. Будучи вторым помощником коменданта концлагеря, он пытался обеспечить себе достойное будущее, присвоив львиную долю ценностей, принадлежавших заключенным. Я без труда нашел полуразрушенный дом на Розенштрассе и то место, где были спрятаны сокровища. Эта свинья Хенке не обманул меня. В шкатулке, которую он спрятал в канализационном люке, были золотые монеты и бриллиантовые украшения. Когда я держал эту шкатулку в руках, поверишь, чувствовал себя графом Монте Кристе. После того как мне чудом удалось убежать из американского плена, я не хотел больше испытывать судьбу и решил покинуть Германию. Я сел на теплоход и, стоя на палубе, помахал рукой своей любимой родине. Бедная-бедная Германия, думал я, удаляясь все дальше и дальше от ее берегов. Помнишь, Генрих, 1934 год… Факельные шествия на Ганзаринге… наши мечты и надежды. Живя в Бразилии, я часто размышлял о том, как все-таки жестоко обошлась судьба с фюрером, заставив его, точно крысу, умереть в бункере под пологом имперской канцелярии.

– Да, – задумчиво и как-то многозначительно произнес Генрих. – Давай выпьем, Ганс, за нас и за все то хорошее, что было в нашей жизни. – Друзья выпили и закусили. – Так ты был на родине? Видел кого-нибудь из наших общих знакомых?

– Нет, Генрих. Я живу по чужим документам, так что, сам понимаешь… Даже на могилу к отцу с матерью побоялся пойти.

– Да, понимаю. А как Кельн?

– Кельн… – Ганс с болью покачал головой. – Во время войны он был почти полностью разрушен. Ты ведь помнишь, как американцы и англичане бомбили этот город. Но знаешь, здание, в котором находилась наша гимназия, чудом уцелело. Я когда увидел его, чуть не прослезился. Да, мы, немцы, сентиментальная нация. Теперь, Генрих, расскажи, как ты жил все эти годы. Твой отец мне кое-что рассказал о той русской, которую тебе привезли по моему распоряжению из концлагеря. Но его рассказ был путанный, и признаюсь, я почти ничего не понял. Ты, похоже, многое скрыл от отца.

– Я не мог тогда рассказать отцу всю правду, хотя, признаюсь, доведись мне сейчас встретиться с отцом, я поступил бы точно так же. Все, что со мной произошло, мне часто кажется невероятным сном. Разве мог я знать, что встреча с русской девушкой перевернет всю мою жизнь? Ганс, я безумно полюбил эту девушку, я не мыслю без нее своей жизни.