Ольга Яковлева

Ольга даже вздрогнула. Из-под огромного зонта с ней разговаривала огромная тётка. А Ольга стояла под портфелем. Он уже, наверно, весь промок, и сырость добралась до тетрадок…

– Так все пятёрки свои промочишь! – Тётка улыбнулась, и Ольга поняла, что она хорошая. А уж забронирована была – как танк! Огромный зонт, толстое пальто, на ногах сапоги. Никакой дождь ей не страшен!

От одного вида этой доброй, огромной, непромокаемой тётки у Ольги стало как-то веселей на душе. Она побежала, побежала по улице, не очень боясь оступиться в лужу. До дому-то оставалось совсем пустяки. Рукой подать! Ботинки хлюпали и пели. Она бежала, а в голове у неё весело, как пинг-понговый шарик, прыгала мысль: «Мама чего-нибудь придумает! Мама чего-нибудь придумает!..»

* * *

Она не стала звонить, открыла дверь своим ключом, вошла и крикнула весело:

– Мам, спасай! Я промокла ужасно…

В квартире было пусто. Слова разбежались по квартире, но никто ей не откликнулся. Ольга пошла на кухню. Мокрое пальто тяжело висело на плечах, она села. И тут же увидела записку от мамы. Торопливую, небрежную записку: «Кушай. Приду часов в 8. Мама». Вот тебе и всё!..

Нет, она не на работу пошла. Совсем не на работу!.. Так спешила – даже бумажку хорошую не взяла, а просто край газетный оторвала и написала.

Ольга стала расстёгивать пуговицы. Да пальцы замёрзли, плохо слушались. Она встала сердито, только один шаг шагнула, и неловко так вышло – хлоп коленкой о буфет! Больно ей было, а больше обидно; уткнулась носом в уже облупившуюся немного белую буфетную стенку, заплакала.

Можно сказать, наревелась вдоволь. Не для кого-нибудь ныла, не напоказ, как часто бывает у девчонок, а просто сама по себе… И только успокоилась, как вдруг подумала: «И так всё пальто мокрое».

Есть, конечно, не стала. Это уж для показа, назло. Мама придёт – сразу же увидит, спросит. А пусть спрашивает!.. Ольга ей тоже ответит хорошо. В смысле как надо!..

Было время садиться за уроки. Ольга переоделась в сухой халатик. А чулки снимать не стала, хоть и мокрые были. Подумала: «Пусть, пусть заболею!» Тоже назло.

Из окна непривычно дуло. Дождь и ветер не прекращались. В доме напротив дралась сама с собою серо-синяя ковбойка, вывешенная на балконе. Ольгу познабливало… Батареи, что ли, топятся плохо?.. Она пощупала рукой батарею. Горячая. И опять подумала: «Заболею». И стало жаль себя…

Уроки на этот раз, как ни странно, делались даже легче обычного. А может, это было не так уж и странно. Ольге некого было бояться, что ошибку сделает или грязно напишет. Ведь раз она заболела, значит, в школу завтра не пойдёт. Значит, и уроки учить незачем. Ольга их учила сейчас просто так, для себя. Оттого всё и получалось!

На закуску ей оставалось чтение – стих выучить. Ольга влезла на диван с ногами, укрылась шалью. Мама говорит, она ещё от бабушки осталась. Чёрная шерстяная шаль в широкую белую клетку. Она хоть и тонкая, а тёплая. Её бы уж, честно говоря, выкинуть давно пора, вся латаная-перелатаная. Как-то однажды мама целое воскресенье на неё убила: наставила, наверное, штук десять чёрных шерстяных заплат (из куска старого платья). А дырочки поменьше заштопала. И опять стала шаль! А что? Пусть живёт в доме. Всё же бабушкина память…

Начало темнеть. Ольга лежала на диване под тёплой шалью – тихая, успокоенная, с выученным стихом в голове, с готовыми уроками. В доме напротив начали разноцветно загораться окна. Стали видны комнаты и люди в них. Ольга уже, кажется, и не сердилась. Просто она лежала и ждала. А потом уснула.

* * *

Снилась ей разная чепуха. Как в неисправном проигрывателе, перескакивало с одного на другое. Наверное, это болезнь входила в её тело – простуда. Ольга часа два проспала и ни разу не проснулась. А это тоже не очень-то хороший признак – сонливость.

Мама пришла и сразу обо всём догадалась. Сначала увидела мокрое пальто, затем – в кухне – скомканную записку и нетронутый обед, затем – в комнате – спящую дочку. Дотронулась губами до её лба – подозрительный оказался лоб.

Ольга проснулась, было темно. Однако она сразу почувствовала, что здесь мама. А потом и увидела – вот она сидит рядом с нею.

– Доча ты моя, доча! – сказала мама и провела рукою по Ольгиной щеке.

Ольга поймала эту руку, уткнулась в неё и заплакала. Так легко это вышло, так сразу…

– Ну ладно, – сказала мама. – Ну что ж теперь поделаешь? Ну прости. Больше не буду.

Но горько прозвенели эти последние слова, будто в маме тоже пряталась какая-то обида, Ольга даже плакать перестала.

– Я ж тебя ждала, – сказала она как бы в своё оправдание и шмыгнула носом.

– А я знаю. Я и говорю: прости меня, извини.

И опять то же! Опять Ольга насторожилась. И даже сердце заныло. Но не так, как раньше, – не за себя, а за неё. Однако что сказать сейчас и дальше, как поступить, Ольга не знала. Потому что не понимала, что произошло.

– Можно, я свет включу? – спросила мама, – Только ты глаза прикрой на минутку, пока не привыкнешь.

Загорелся свет. Ольга аккуратно, по щёлке открыла глаза. Но сейчас же опять их закрыла.