Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина

«При сём принуждён Вас просить естли угодно будет принять во уважение мою прозьбу о решение моей участи. Михаил Иванов хотя живёт со мной по наружности дружно по совету его сына Василья который в письме[228] пишет дабы со мной жить дружески и в том же письме пословицу, худой мир лучше доброй ссоры, и так Михай<ла> Ивано<в> придерживается этой пословицы, ходит по своим любовницам и твердит что скоро меня выживет и грозит строгим наказанием некоторых крестьян за их дерзость, как они смели на него говорить правду Рейхману о недоимке и беспорядках его правления.

Мною заведён порядок и ровна справедливость над всеми крестьянами мало по малу растроивается сплетнями Михаи<ла> Иванова и мстительными угрозами. Нониче дочего уже доходит, мною отданные приказания старостам по хозяйственной части запрещает им исполнять, что это всё будет иначей как приедет Александр Сергеевич! Старосты ходят как сонные не знают кого слушать, крестьянам нестарательным этого только и нужно — мудрённо очень управлять при этаких растройствах».

Далее И. М. Пеньковский привёл другие примеры происков Михайлы Калашникова и наконец перешёл к самому важному; вот ключевые строки его письма:

«…Признаюсь Александр Сергеевичу что очень мудрено в одном имении двум управлять. Всепокорнейше прошу Вашего решения, прикажите из нас кому одному в селе Болдине управлять естли же оба в разсуждению Вашем окажемся неспособными, то не медлите прислать нового управляющего. <…> Обо всём буду ожидать Вашего решения, трудясь с истиною преданностью…»

(XV, 186–188).

Доведённый до крайности управитель в учтивой форме потребовал от Пушкина более «не медлить» и покончить с двоевластием в имении. Дворянин ждал от дворянина решительных шагов и заранее принимал любой исход.

6 сентября поэт, его семья и belles-sœurs[229] на четырёх тройках двинулись из Полотняного Завода в Москву. Тут камер-юнкер расстался с роднёй и 9-го (или 10-го) числа поехал «по губернским трактам» (XV, 191) в Болдино.

В дороге он, вероятно, уже знал, как поступит.

Одолев полтысячи с лишком вёрст, Александр Пушкин прибыл в имение 13 сентября 1834 года, поутру, — и был встречен первым снегом.

В господском доме шла переделка, и поэт поселился в вотчинной конторе. Там он скрепя сердце и общался с наместниками, каждый из которых бахвалился своим превосходством. Скучавший Пушкин с видом знатока внимал перебивающим друг дружку полемистам, искоса поглядывал в подсунутые бумаги, произносил глубокомысленные сентенции. «Управители меня морочили, — записал он позднее в дневник, — а я перед ними шарлатанил, и, кажется, неудачно…» (XII, 332). В конторе же барин принял и депутацию болдинских крестьян: те подали «милостивому государю батюшке» новую жалобу на Михаилу Калашникова и его присных — «фафористов»[230]. «Сей час у меня были мужики, с челобитьем, — сообщил Александр Пушкин жене 15 сентября, — и с ними принуждён я был хитрить — но эти наверное меня перехитрят…» (XV, 192).

Пушкину, конечно, сообщили, что у Ольги месяцем ранее умер ребёнок, и, видимо, поэт при встрече выразил Ключарёвой сочувствие. Сходил он и на заснеженное болдинское кладбище, «ночлег усопших поселян» (III, 947), где за год вокруг могилы сына появилось множество свежевыструганных крестов.