Таким образом, из пушкинского намёка извлекаются следующие сведения: отец девушки знал о связи дочери с Пушкиным, барина молодого не одобрял, но материальную пользу из этой связи старался извлечь; отношения его с Пушкиным обострились — и привели к разлуке поэта с возлюбленной.
Если бы Пушкин выдумал жениться на крепостной своего отца, то и она, и её отец, и «грядущее творение» были бы счастливы. Но нам нет нужды пояснять, что по условиям эпохи, семьи, состояния, по всему внутреннему несоответствию Пушкина и обитательницы его девичьей, наконец — отчасти, вероятно, и по характеру его увлечения, — такая мысль не могла даже серьёзно прийти ему в голову. И вот, эта социальная разница как коренная причина разлуки проступает в пушкинской обработке «русалочьего» сюжета с первого же момента, как природную русалку Краснопольского Пушкин заменил земною девушкой. Уже те подарки, которые делает королевич Елице, особенно то, что он даёт ей деньги, указывают на незнатное происхождение Елицы. В «Русалке» разница ещё открытее выражена тем, что возлюбленная Князя — простая Дочь Мельника.
Разлука социально неравных любовников всего чаще в литературе мотивируется браком одного из них. Такой брак является конкретной формой и выражением общественной причины, вызывающей разлуку. По отношению к любовным переживаниям героев он играет роль грубой силы, извне идущего принуждения. Согласно этой традиции, разлука Лесты и князя в опере Краснопольского мотивирована браком князя, причём неравенство социальное заменено неравенством фантастическим: от мифической русалки князь уходит к земной женщине.
Эту мотивировку браком Пушкин сохранил для разлуки королевича с Елицей, а потом — Князя с Дочерью Мельника. Это было для него удобно по трём причинам: во-первых, со стороны чисто сюжетной, ибо здесь давался ему готовый, традиционный и, следовательно, самый простой сюжет, то есть наиболее вместительный и свободный для наполнения идейным и психологическим содержанием; во-вторых, сохраняя главную завязку чужой оперы, Пушкин удачно маскировал автобиографический смысл своей драмы; в-третьих — и это самое главное — брак, разлучающий Князя с Дочерью Мельника, являлся, по ходу драмы, внешним выявлением таких же специальных причин, какие разлучили самого Пушкина с его крепостной. Изображая разлуку Князя с Дочерью Мельника, Пушкин, лишь слегка применяясь к введённому им мотиву брака, мог отдаться воспоминаниям и мыслям о событиях его собственной жизни. Свои истинные взаимоотношения с возлюбленной и её отцом Пушкин, под углом сюжетного преломления, проецировал в первой сцене «Русалки» точно так же, как михайловское столкновение с С. Л. Пушкиным проецировано в «Скупом рыцаре».
Открыв Дочери Мельника, что настал час разлуки, неизбежное следствие неравенства, Князь говорит:
В этом «Что делать?», в ссылке на то, что «князья не вольны», — свидетельство того, что Князь рад бы был поступить по долгу сердца и совести — да не может пойти против социальной неправды. Конечно, такое бессилие сознавал в себе и сам Пушкин, отправляя девушку в Болдино. В числе других легкомысленных мест его препроводительного письма к Вяземскому есть и такой каламбур: «Милый мой, мне совестно, ей-богу… но тут уж не до совести». Совесть, однако, заговорила. Пишучи первые сцены «Русалки», он растравлял душевную свою рану. Он знал, что на его поступок можно взглянуть с очень невыгодной стороны, со стороны моральной и социальной правды — и выразителем этого взгляда сделал Мельника.
Мельник очень похож на отца михайловской швеи. Он холоп, раб; он придавлен, у него — грубая корысть, он даёт дочери пошлейшие советы: заманивать Князя.
В другом месте он не забывает подсказать дочери: