Нынешним утром никто на Томилином дворе и не вспоминал вчерашний праздник, не пересуживали и давешние волнительные события – словно и не было ничего – мешало и присутствие Ольги, ставшей едва ли не первейшей особой празднества, да и вообще рот открывать лишний раз лень было. Работали, молча, неспешно, девки-чернавки пытались затянуть песню, но всякий раз обрывали, начиная зевать. Гридни рассыпались по Томилиному двору: двое, негромко переговариваясь, сидели у калитки, один поглаживал пса Дружка, ещё двое – самых молодых и резвых – крутились возле челядинок, подносили им посуду, притаскивали воду, пытались шутить – девки в ответ улыбались натужно, вяло, остальные гридни или слонялись без дела или сидели, прислонившись к забору, попивая холодный квас. Даже домашняя живность, казалось, чувствовала людской настрой – пес Дружок, лежал с полуприкрытыми глазами, положив морду на вытянутые передние лапы, негромко квохтали куры и не гоготали, а переговаривались гуси на своей, огороженной части двора, а красавиц и задира петух, сидя на ограде, обводил сердитым взглядом двор, оглядывал курятник, изредка поднимая нахохленную голову, и тут же прятал её под крыло.
И только неугомонный Любим, упросивший одного из гридней показать ему ратные упражнения, носился по двору. И теперь, уже и нерадостный, что дал мальчишке себя уговорить, утиравший пот с лица гридень не переставал отбивать удары малолетнего вояки – и было непонятно – кто кого гонял: то ли опытный гридень Любима, то ли наоборот. Любим, счастливо избежавший неприятного происшествия, и ныне всеми оберегаемый и жалеемый, вооружился Первушиным щитом и извлеченным из схрона деревянным мечом, и готов был ратиться без устали и стеснения.
Сия сонная и благостная обстановка была нарушена неожиданным стуком в закрытую калитку. Гридни немедленно встрепенулись, те, которые сидели у калитки, вскочили, заворчал Дружок. Калитка отворилась, и на двор с мешком в руках зашел отрок из дружины князя Игоря.
– Чё надобно, малец, – спросил его один из гридней у калитки.
– Послание передать и дары от великого князя Игоря Рюриковича благородной и всекрасной девице Ольге Яромировне, – напыщенно ответил отрок. Он надменно оглядел двор, прервавших свои занятия и с любопытством взиравших на него Томилиных домочадцев и насмешливых гридней, и, увидев благородную девицу, занятую неблагородным вовсе делом, вперил в неё взгляд, исполненный важности и ожидания, что сия девица сейчас немедленно взволнуется, вскочит, покраснеет-побледнеет или даже вскрикнет испуганно и радостно. А как же иначе ещё можно воспринять великую милость внимания самого князя Киевского? Однако ж Ольга, вскакивать и волноваться не спешила, скользнула по отроку равнодушным взглядом, и, не промолвив ни единого слова, продолжила своё неблагородное занятие. Да и выглядела она, как то уж совсем не всекрасной – в сорочице и подоткнутой краями за пояс поневе, будто обычная поселянка – без венчика, ленты и прочих украшений – волосы едва собраны в небрежную полураспущенную косу – словно её обладательница заплела её тут же во дворе, не отрываясь от дела, на ногах странные узконосые с открытой пяткой черевички.
Не узрев ожидаемых действий, отрок, слегка смутившись, приблизился к Ольге, не зная, то ли повторить речь – вдруг девица не расслышала или не поняла – или же помолчав, подождать ещё.
– Олён, к тебе пришли, – раздался спасительный для отрока голос Томилы.
– Ко мне? – протянула Ольга, изобразив удивление, – Ну, начнём с того, что вообще-то я Эймундовна, – сказала она, наконец-таки удостоив отрока насмешливо-испытующим взглядом, отчего лицо и шея отрока немедля пошли красными пятнами. – Ну говори, раз пришёл, – она поднялась и откинула со лба тыльной стороной испачканной в песке ладони упавшие пряди.
– Прямо здесь? – отрок попытался придать речи надменности, но мальчишеский голос сорвался, и прозвучал жалко.
– Ну да. Или может князь мне тайну ратную поведать хочет? Тогда, конечно, в избу надобно идти – вдруг ворог какой притаился рядом, – продолжала глумиться вредная девка.
– Олёна! Прекрати! – строго одёрнул её Томила.
– А что такое? – удивилась Ольга, глянув на Томилу, но, встретив его серьёзный взгляд, подумала и, обращаясь к отроку, снисходительно добавила. – Ладно, давай выкладывай своё послание и дары.
– Великий князь Киевский приглашает тебя прогуляться вдоль берега реки и жалует тебе свои дары, – отрок раскрыл мешок, достал оттуда какие-то предметы и протянул их Ольге.
Ольга, даже не отряхнув испачканную в песке ладонь, взяла предметы и принялась с любопытством их рассматривать. Дарами оказались – серебряное, верно, греческой работы блюдо и тяжёлый золотой витой браслет-обруч, исполненный довольно грубо, к тому же большой, явно на широкое мужское запястье.
– И ещё дар для мальца, именем Любим, – добавил отрок и достал из мешка шлем.
– Я тебе не малец, – дерзко ответил Любим, но приблизился и подарок – а это был шлем – взял.