Ольга, королева русов. Вещий Олег

Олег отправился в Рузу ко дню сороковин по Берсиру с богатыми дарами, пышной свитой и многочисленной челядью. Пышная свита была скорее прикрытием, поскольку наиболее влиятельные бояре русов были связаны войсками и для представительства конунг смог выделить лишь Зигбьерна. Но это было для рузов и ради рузов, а для себя Олег имел в посольстве Донкарда, тесно связанного с Биркхардом, и Альвену, которая могла не только понаблюдать за будущей невестой Сигурда, но и послушать, о чем же толкуют на женской половине дома. За почетными гостями, свитой, челядью и стражей тянулся длинный обоз с дарами, припасами и нарядами гостей. Дорога была скверной, уже зачастили дожди, и конунг решил не задерживаться в пути, так как до последнего прощания с Берсиром оставались считанные дни. С точки зрения вежливости раннее появление было не весьма удобно, но опоздание к сороковому дню могло быть расценено как небрежение, и у Олега просто не было выбора. Однако спешил он со смущенной душой, а потому и обрадовался, когда его сразу же после прибытия навестил Биркхард.

— Мой конунг Берт еще хворает, не находя сил преодолеть общее горе своего народа, — печально известил он. — Подлое убийство лишило рузов и меча, и щита одновременно.

— Известно ли тебе, Биркхард, кто повинен в этом злодеянии?

— Послезавтра, в сороковой день гибели Берсира, палач лишит головы ту, которая протянула ему отравленное питье.

— Домоправительница моей воспитанницы Нежданы повинна лишь в том, в чем ты ее обвинил. Она не знала, что в кубке — яд, предназначенный совсем для иной жертвы.

— Я обвиняю ее только в том, что сказал, конунг Олег, — с достоинством ответил Биркхард. — Я знаю многое, догадываюсь о многом, и боярину Хальварду не удалось обмануть меня, но народ рузов требует очистительной жертвы. Сын конунга не может уйти в леса вечной охоты без отмщения.

— Именно за это Хальвард лишен моих милостей, отстранен от всех дел и навечно сослан в собственную усадьбу, — сказал Олег. — Вымаливая прощение, он признался, что знает имя убийцы.

— Какая-то рабыня Инегельда? — невесело усмехнулся Биркхард. — Но она растворилась, как снег пред лицом огня, конунг Олег.

— Эта рабыня подарена мне, боярин. Она целилась в меня, но я был в Смоленске, и ей пришлось довольствоваться Нежданой. Однако и тут ее ожидал промах: Неждана внезапно покинула дом, и ее отравленный кубок выпил Берсир.

— Мне известно это, конунг.

— Я не закончил, боярин. Хальвард признался без всяких пыток и при свидетелях, что Инегельда — дочь Орогоста. Тебе известно, конечно, и это имя.

— Дочь Орогоста?… — с недоверчивым удивлением переспросил Биркхард. — Великий конунг, прости великодушно, но я не могу в это поверить.

— Ты сомневаешься в моих словах, боярин? — недобро нахмурился Олег.

— Это… Это все очень сложно для моего старого ума, не гневайся, конунг.

Олег оскорблено молчал. Боярин позволил себе усомниться в его словах, словах самого сильного и высокочтимого конунга. Это было недопустимо, немыслимо, невозможно ни при каких обстоятельствах, поскольку являлось непозволительной дерзостью.

— Дозвольте мне, — спокойно сказал Донкард. — Конунг никогда не унизит себя клятвой, Биркхард, он уже сказал свое слово. Подумай, боярин, а завтра на приеме спроси об этом рогов.

— А сейчас — ступай! — резко сказал Олег и встал, с грохотом отбросив кресло.

Побледневший Биркхард с поклонами попятился к дверям.