Ольга, королева русов. Вещий Олег

Рогдир был молод, жаден до молодецких утех, бесшабашен и безогляден в поступках, с детства привыкнув к полной безнаказанности. Его осторожный и расчетливый брат конунг рогов Рогхард души в нем не чаял именно потому, что был полной его противоположностью. Они как бы уравновешивали друг друга, и стоило одному по какой-либо причине слететь с чаши весов, как второй неминуемо оказался бы в неуютном состоянии утраты половины самого себя. Может быть, всезнающий Хальвард принимал во внимание и эту особенность братских отношений, рискнув ради устранения Рогдира самым важным из всех своих лазутчиков, которого доселе берег пуще глаза. Этот человек, даже в разговорах с конунгом упорно называвшийся Безымянным, давно считался погибшим в битве, давно оплаканным и забытым, жил в Киеве под чужим именем и столь преданно и старательно служил Аскольду, что тот приметил его, осыпал милостями и считал самым верным из всей своей личной охраны. Зная легкомысленную удаль Рогдира и не особо полагаясь на его стражу, Аскольд поручил приглядывать за ним Безымянному, который очень скоро стал своим в окружении брата конунга рогов, продуманно и осторожно потакая его порою необузданным страстям. Охоте, застольям, наложницам и любви к необычным украшениям. Так появился византийский пояс. И христианин, который должен был его раздобыть и принести.

Впрочем, пояс раздобыл сам Безымянный: он хорошо изучил вкусы Рогдира. Он же и условился о времени, когда торговец цареградскими диковинками принесет его покупателю. Христианин, естественно, знал о нем только то, что Безымянный сказал о себе, но сделка была на редкость выгодной, хотя и тайной, почему и неожиданное требование какого-то кривичского купца поначалу лишь насторожило его: за поясом мог тянуться опасный хвост. Пояс мог быть краденым, а мог потащить убийство прежнего владельца. Как бы там ни было, а в капкан угодил он, а не тот, кто предложил ему выгодную сделку. Сделку, которая, как выяснилось, и подвела его к необходимости исполнить когда-то данную клятву. И единственное, что хоть как-то примиряло его с неизбежностью, было растаявшее во мраке судно, увозящее его детей и жену неведомо куда, но не в рабство. Не на невольничьи рынки — он верил в это неистово, потому что верить больше было не во что.

Господь? Его христианский Бог? Но Бог отдал собственного Сына на лютые муки во искупление грехов человеческих и бессмертия их душ. Его первой заповедью было «Не убий!», а он должен был, обязан был убить во спасение собственных детей. Здесь что-то не сходилось, что-то требовало отречения, отказа. Но отречения от клятвы быть не могло, даже мысленного, а отречение от Веры — недопустимо, и он напрасно молился всю ночь, пытаясь примирить непримиримое, тиская в потной ладони нательный крестик, когда-то отданный во спасение собственной жизни. Жизни, а не вечности, тела, а не бессмертной души. «Я предал Господа своего, — смятенно думал он, и думы эти мешали его молитвам. — Я предал Господа Бога своего…» Но ничего иного не думалось, и к рассвету, измучившись, он окончательно понял, что нет у него сил совершить подвиг во славу Господа, а во спасение детей своих — есть. Утром он хорошо наточил тяжелый охотничий нож и подвесил его так, чтобы не было заметно со стороны, но чтобы при этом рукоятка располагалась удобно для правой руки. Он знал толк в таких делах и в разговоре с Годхардом сказал правду, что не родился христианином, а стал им, изрядно нагрешив. И к назначенному времени вышел из лавки — он ночевал в ней, а не в опустевшем доме — и направился к усадьбе Рогдира, хорошо припрятав драгоценный пояс. Неторопливо поднимаясь в гору, он больше не колебался, сосредоточившись на том, что будет делать. На Рогдире могла оказаться легкая кольчуга, и он предусмотрел эту вероятность, выбрав нож потяжелее. Да и посланец Хальварда, рядившийся под кривичского купца, дал ему дельный совет: нанести удар тогда, когда Рогдир залюбуется поясом. Драгоценности завораживают, крадут человеческое внимание, силу и быстроту, рождают страсть, а страсть усыпляет в человеке осторожность. И если удар будет точным, брат конунга рогов даже не успеет крикнуть, и появится время, чтобы бежать. Через покои, в глубину, но только не к входным дверям, где наверняка стоят стражники.

Еще на подходе к отдельно стоящей усадьбе, которую Аскольд отдал в распоряжение Рогдира, христианин увидел двух стражников у ворот и дружинника в доброй, отделанной серебряной окантовкой кольчуге, с мечом у бедра. Шлема на нем не было, но нарядную шапку украшало белое перо, а белым был цвет Аскольда. Поначалу торговец не узнал его, но, приблизившись, понял вдруг, что это и есть тот самый Безымянный, который и предложил ему пояс для Рогдира. «Аскольд! — пронеслось в голове. — Это же человек Аскольда!..» Он остановился от столь страшного открытия, но было уже поздно. Его заметили, Безымянный поманил пальцем, и он приблизился к воротам.

— Ничего не забыл?