Ольга, королева русов

– Великое чудо непорочного зачатия, о котором я поведал тебе, было сотворено Господом Богом нашим ради спасения всего племени людского. Да, это воистину так. Это великое таинство Господне: Он сотворил Сына Своего без плотского греха и отдал Его людям на муки и терзания…

– Так пусть же он повторит свое чудо! – вдруг жарко выдохнула Ольга. – Муж мой стар с рождения своего и немощен со дня первой супружеской ночи, старик!..

Она резко оборвала горячечное признание, и священник успел увидеть, как яростным гневом сверкнули ее глаза, во мгновение ставшие из голубых стальными. А Ольга, приметив его осторожный взгляд, выдавила сквозь стиснутые зубы:

– Ты умрешь в страшных мучениях, если из уст твоих прозвучит хотя бы намек…

– Пред Святым крестом клянусь в вечном молчании своем! – Он торжественно перекрестился и поцеловал крест. – Но не требуй невозможного. Великое чудо непорочного зачатия должно быть лишь для супруга твоего, женщина. Лишь для супруга единого. И тогда ты обретешь сына, а Великое княжение Киевское – преемника на Княжеском Столе.

– Сына?.. Ты сказал: сына?

Он не задумался с ответом. Даже поднял руку в знак торжественной клятвы:

– Силы небесные пророчествуют тебе грешными устами моими, княгиня!

Он не только святотатствовал сейчас: он шагнул к краю пропасти, давая такое необдуманное обещание. Но она ждала именно этих слов, и последняя капля наполнила чашу веры ее.

– Да будет так.

– Да будет так, – повторил он с облегчением. – Избранник твой станет посланцем небес, коли не ошибешься ты в своем выборе, великая княгиня.

– Коли случится сие, я щедро награжу тебя и общину твою. И заря христианства взойдет над всею землею русичей!

– Да будет так, светлая княгиня наша!..

Княгиня пошла к выходу, но внезапно остановилась. Постояв некоторое время спиной к священнику, повернула голову, спросила через плечо:

– С чего начинается служение твоему Богу, старик?

– Начни с доброго дела, светлая княгиня наша.

– Ты спешишь, старик, – усмехнулась Ольга. – Я еще не проверила могущество христианского Бога.

И вышла из моленной избы.

3

Стояла душная летняя ночь, ущербную луну прикрыли облака, и ничто, казалось, не способно было нарушить тихий покой уснувшей природы. Беззвучно катились воды Днепра под обрывом, робко вздыхая, ворочалось зверье в норах, не плескалась рыба в реке, и деревья сонно опустили листву, терпеливо дожидаясь первых проблесков рассвета. И только блеклое пятно горящего костра светилось на песчаном откосе у входа в недавно вырытую пещеру.

В пещере жарко горел очаг. Отсветы пламени скользили по неровным песчаным стенам, рождая пугающие тени, когда внезапно вспыхивали сухие коренья и странный запах начинал щекотать ноздри.

Коренья подкладывала худая крючконосая старуха в заношенном шерстяном хитоне. Она безостановочно что-то бормотала, седые космы волос закрывали ее лицо, а длинные хищные пальцы, коричневые от старости, не боялись раскаленных углей, когда она поправляла головешки в костре. И все это вместе очень пугало молодую женщину, согнувшуюся в униженном полупоклоне.

– Помилосердствуй, матушка-ведунья, – чуть слышно шептала она. – Мочи нету моей терпеть более.

– Восходит ли до тебя?

– Как третью жену привел в дом, так и не восходит. Будто челядинка я какая…

– А родня твоя что ж не поможет?

– Так нету более родни, степняки налетели. Кого не убили, того в полон увели да и в рабство, видать, уж продали. Отец, правда, в дружинниках у великой княгини, так уж сколько и не видала его, и слыхом о нем не слыхивала. Одна я осталась тростиночкой на ветру…

Молодка тихо заплакала, собирая слезы в конец головного платка, поверх которого была надета рогатая кика, щедро расшитая жемчугом.

– Ко мне зачем пришла?

– Дай мне поганую траву, матушка-ведунья, – совсем уж беззвучно шепнула женщина. – Такую, чтоб на глазах мужа в кости иссохла соперница моя.

– За поганой травой, значит, – сурово уточнила старуха. – Поганую траву колдовством посчитать могут, а за колдовство, сама знаешь, когда и костер ждет.

– Так мертва на язык буду. Клятву самую страшную дам…

– Клятвой костер не погасишь.

– Так вот, вот! – вдруг спохватилась просительница, доставая из складок одежды колечко с алым камнем. – Вот тебе за страхи твои и за труды с благодарностью моею.

Колдунья взяла перстенек, долго рассматривала его в отблесках пламени. Он славно играл красками, и игра эта ей явно понравилась.

– А коли муж хватится?

– Так оно и лучше. – Женщина впервые подняла лицо и даже чуть улыбнулась. – Он это колечко третьей жене подарил. Заманке-гадюке, что ему ночами в ухо нашептывает.

– Не боишься?

– Так хуже уж и некуда, матушка-ведунья, – горестно вздохнула молодка. – Некуда мне хуже, коли не пособишь.

– Имя придется назвать. Без твоего имени поганая трава на мужа твоего подействовать может. Или на тебя.

Трижды гулко ухнул филин в лесу.

– Время наше пришло, – сказала колдунья. – Говори скорее имя свое.

– Родимка.

– Как сказала?

– Родимка. Нарекли меня так родители мои.