Казалось, лесные куды набросились на парней, осквернивших святилище! Беглецы промчались через ворота, потом неслись по лесу, ей приходилось прятать голову от хлещущих ветвей, и все же она пыталась разглядеть, бежит ли Ута сзади.
Какая там живая вода! Про нее никто и не вспомнил.
И вот получилось, что телом Эльга вышла в Явь, душой оставаясь в Нави… Никто об этом не знает, кроме нее самой.
Но… живая ли она на самом деле?
Помертвев от одной этой мысли, Эльга тайком оглядела себя, притронулась к щеке. Пальцы были холодны, но щека, как всегда, – мягкой, теплой, гладкой.
Никому не приходит на ум, что эта красивая девушка, которой все так восхищаются… принадлежит Нави.
Нет, не может быть!
Она себя чувствовала как обычно. Не хуже, чем дома.
Даже горе от потери родителей отступило и виднелось сквозь дымку, уже не причиняя прежней боли. Здесь, в Киеве, Эльга стала почти другим человеком, живущим иной жизнью. А скоро она выйдет замуж, переродится из девушки в женщину, и все прежнее окончательно утратит над нею власть.
И все же было жутко.
Как будто она часть самой себя забыла на чужой могиле – и оттуда в душу постоянно веет холодом.
Эльга думала об этом по дороге домой, на Олегову гору.
И поэтому даже не заметила, что суета на княжьем дворе сегодня превышает обычную.
Она толкнула дверь княгининой избы, думая отдохнуть в полутьме и прохладе от жары ранней осени, и вдруг остановилась: в избе звучал мужской голос. Но это был не голос князя, единственного мужчины, который мог запросто сюда войти. И не жалобщик какой – голова с поклоном, руки с подносом. Хрипловатый резкий голос не просил, а скорее бранился.
Что за ворог в избе у киевской княгини?
– А мне плевать! – услышала Эльга, открывая дверь. – Сунулись бы они ко мне, я бы им дал возмещение! Да они должны в ноги кланяться, что живыми пустили! А коли не понимают своего счастья, так я научу!
Кто-то из полутьмы порывисто шагнул к двери, едва не отпихнув Эльгу, которая собиралась войти.
Она попятилась, вытаращив глаза от изумления. Какой-то рыжеватый, невысокий парень в серой шерстяной сорочке шагнул через порог и почти столкнулся с ней; окинув ее быстрым хмурым взглядом, в котором читалось мимолетное удивление, он пошел дальше, вон со двора.
Эльга вошла, собираясь спросить, что все это значит; увидев ее, Мальфрид, стоявшая с растерянным лицом, всплеснула руками и бросилась бежать.
– Стой! – закричала она, выпрыгнув за порог. – Инги! Иди назад! Иди, кому говорю!
Эльга вышла вслед за ней во двор.
Парень, который едва не сбил ее с ног, нехотя вернулся от самых ворот.
– Инги, – примирительно произнесла Мальфрид и протянула к нему руки. – Постой! Посмотри – твоя невеста приехала!
И указала на Эльгу, застывшую, будто деревянный кап.
Парень снова взглянул на нее.
Не помня себя от изумления, Эльга взглянула на него в ответ.
Они были почти одного роста, хоть он и раздался в плечах куда шире. Обыкновенное лицо, рыжеватые брови. Голова выбрита, как это делают в летних походах, чтобы не разводить вшей и не умереть от жары под шлемом с войлочным подшлемником. Поношенная серая рубаха мало вязалась с серебряной хазарской серьгой.
Холодноватые голубые глаза.
Перед Эльгой стояла ее судьба, а она все не верила в это.
И ему, похоже, было вовсе не до нее. Два раза проехав по девушке взглядом с ног до головы и обратно, Ингвар развернулся и без единого слова вышел за ворота.
Эльга в немом изумлении обернулась к Мальфрид.
Та безнадежно махнула рукой:
– Все по той драке деревлянской… Едва приехал, а сразу… Совсем вежество забыл…
«Это он? – хотелось спросить Эльге. – Мой муж?»
Но язык не поворачивался.
А между тем сомневаться не приходилось. Это он.
Тот самый, кого ей так расхваливали.
Захотелось расплакаться от разочарования и обиды. Эльга не отдавала себе отчета, что, глядя на Мистину, который ее сватал за Ингвара, и этого последнего представляла таким же, только еще лучше, как князь лучше любого в дружине.
А он… и посмотреть не на что, так еще и…
Ей было больно от этого оценивающего взгляда, в котором сквозь досаду пробивалось равнодушие, но никак не восхищение.
Слепой он, что ли?
Вся кровь бросилась ей в лицо; к счастью, возмущение вытеснило желание заплакать, и Эльга лишь сжала зубы.
Не понравилась она ему? Поди, в уличах получше видал?
«Ну, погоди же! – мысленно крикнула она ему вслед. – Если я тебе нехороша, так и я получше найду! Недолго будет и трудиться! Женишок, кривобокий горшок! Ты еще мне поклонишься!»
Этот день Эльга запомнила надолго.
Он ее просто оглушил.
Она сидела у Мальфрид, стараясь сдержать гнев и не выложить княгине, что думает об ее неотесанном брате. И о свадьбе с этим чучелом она мечтала, как о великом счастье? Что же ей – на роду напрядено быть отдаваемой каким-то сплошь медведям криволапым?
В глубине сердца она понимала: сама виновата, слишком много напридумывала, пока ждала.
Сравнения с девичьей мечтой мало какой живой человек выдержит.