– Не может такого быть, чтобы от моих! – решительно мотнул головой Мистина. – Я за своих как за себя ручаюсь.
– Откуда же проведали? Это только те знали, кто с тобой в походе был.
– Но и здесь кто-то знал? – Мистина вопросительно посмотрел на Бельшу.
Тот скривился.
Про рубаху он уже выяснил: да, сказали правду.
Вскоре после приезда в Киев Эльга попросила Мальфрид найти в своих запасах лишнюю мужскую сорочку и послать Доброшке из Мистининой дружины, мимоходом пояснив, что его рубаху извела в пути «для своих надобностей». Мальфрид выполнила просьбу, ни о чем не спрашивая. Немудрено догадаться, какие надобности в чистом полотне возникли у девушки в долгой дороге, к которой она не готовилась заранее. Об этом могла знать челядь, искавшая и относившая рубаху, но откуда они могли проведать, что полотно пошло не на «надобности», а на убрус поддельной молодухи?
– Удавить этого Плишку с упырями его! – горячился Бельша. – Чтоб остальные пасти заткнули печной ветошью. Князь Ингвар приедет, а тут на тебе! Уже на весь свет ославили!
Молодые Избыгневичи всем видом выражали готовность идти разбираться прямо сейчас.
– Всех не передавить! – вздохнул князь Предслав. – Надо думать, отцы, что делать будем, если Ингвар…
Бояре переглянулись.
Все здесь были связаны с Олегом Моровлянином той или иной степенью свойства, и честь его юной тетки касалась каждого напрямую.
– Если Ингвар откажется… – начал Мистина, и все посмотрели на него. – Я не откажусь. Я-то знаю, что брехня это все собачья и девка честная. Я ее возьму за себя. Если отдадите…
– Родичи, стало быть, будем… – задумчиво усмехнулся Честонег.
– Я тоже княжеского рода, – со сдержанной надменностью ответил Мистина на то, что Честонег подумал. – Мой отец – из рода Скъёльдунгов, а мать – дочь вендского князя Драговита. И если мне боги пошлют кусок земли, то ее людям будет не стыдно назвать меня своим князем! Особенно если у меня будет жена из рода Вещего!
Честонег и Предслав переглянулись.
В растущей славе Ингвара, любимого молодыми и жаждущими добычи, они уже давно учуяли опасность для Олега Моровлянина. Заполучив жену из рода Вещего, Ингвар не просто уравняется с Олегом в правах на Русскую землю. Он станет наследником на поколение старше. И это могло привести к смуте и неприятностям как для Олега, так и для всей Русской земли. Как говорят в Северных странах: «Плохо для державы, когда в ней нет конунга, но еще хуже, когда конунгов слишком много».
Так что грозящее расстройство обручения Ингвара и Эльги было выгодно родичам князя.
Пока эти двое были детьми, а сам Олег – слишком молод, ни он, ни даже Честонег не разглядели опасности, которая стала очевидна сейчас.
Поэтому они ничего не ответили Мистине, хотя должны были сразу отказать.
– Мы ничего не сможем решить без Ингвара, – вымолвил наконец Предслав. – И без князя. Обождем, пока они вернутся. А болтунам языки укоротить бы надо…
Через день Плишку нашли на причале мертвым, с проломленной головой.
Шкуродер исчез. Одни говорили, что приятели подрались, вдрызг пьяные – люди видели, как они накануне уходили от Лидульва, едва стоя на ногах. Дескать, Шкуродер разбил голову приятелю, а сам сбежал.
Но говорили и другое: родичам «плесковской невесты» надоела порочащая их род болтовня. И болтовня действительно приутихла: никто не хотел оказаться следующим.
Однако Плишкина кровь на обмерзших досках причала будто запечатала всеобщее убеждение: нехорошие слухи возникли не на пустом месте.
Не желая давать лишний повод к разговорам, Эльга теперь никуда не ходила, кроме как к князю Предславу.
Зять Вещего уже стал грузным мужчиной на середине пятого десятка, но был еще хорош собой: полноватое внушительное лицо почти без морщин, седина в длинной бороде двумя полосами по сторонам, будто снег на черноземе. Усы и густые брови еще оставались темными.
На нем хорошо смотрелись шелковые кафтаны всех оттенков красного, с золотным шитьем, которые шили ему жена, дочь и внучки. На шее он носил красивый золоченый крест греческой работы и отличался любезностью и вежеством, которые сразу указывали на его истинно княжеское происхождение. Поколения его предков правили в Великой Моравии, объединявшей под своей властью многие славянские племена.
Эльга знала, что в Киеве видят в державе Моймировичей образец для нынешних русских князей.
Темные глаза его смотрели ласково, в них отражался опыт долгой жизни, рано опаленной невзгодами. Когда под ударами угров рухнула Великая Моравия и погибли его старшие родичи – все, кроме матери, – ему едва сравнялось пятнадцать.
Только с ним Эльга теперь могла потолковать о своей беде: Мальфрид слишком раздражалась, а остальным было и вовсе незачем об этом слышать.
– Я в Киеве недавно, поссориться ни с кем не успела, – говорила Эльга. – А кто-то уже меня замарать пытался. Кому это может быть нужно? Неужели и правда жидам хазарским?