Ольга Орг

Сначала они плакали, оба рвались к больной, но потом как-то притихли. Брат еще плакал тихими слезами по вечерам, когда ложился спать; он привык, что мама всегда крестила его перед сном и читала с ним молитвы, и воспоминание об этом вызывало слезы. А Оля сделалась молчаливой, почти неслышной и часто сидела неподвижно, точно о чем-то долго и напряженно думала. Глаза ее широко открылись, и она вздрагивала при каждом неожиданном шуме. В эти дни к ней очень привязалась большая черная собака Неро. Умное лохматое животное бесшумно подходило к девочке, клало на ее колени свою морду и пристально смотрело на нее. А по ночам она взбиралась к Оле на кровать и ложилась рядом с ней, как человек, вытянувшись во весь рост. И это ничем необъяснимое поведение животного, всегда такого флегматичного, жутким трепетом наполняло душу Оли.

Девочка боялась спрашивать о маме, боялась заговорить о ней, хотя все мысли ее были с нею, и это казалось непонятным для окружающих, а отец упрекал ее в черствости. Но она не возражала на упреки, она боялась маминой комнаты, она была вся под игом какого-то непонятного, но тяжелого предчувствия.

И теперь, сидя здесь с братом, она знала, что там у мамы собрались доктора, что наступил кризис, который что-то должен решить, но ей все это казалось далеким; она была полна своими мыслями, своими представлениями, своей верой в неизбежное… А когда огонь свечи, колеблемый ветром, внезапно потух, Оля почувствовала резкий холод в спине и почти невольно проговорила вслух сорвавшимся голосом:

— Это умерла мама…

И сама ужаснулась своих слов и посмотрела на брата.

В больших синих глазах мальчика стояли слезы, и он ответил ей дрожащими губами:

— Я тоже об этом подумал…

Потом уткнулся лицом в шелковую подушку дивана и заплакал. А Оля съежилась, но глаза ее остались сухими.

Теперь все было кончено. Тяжелая крышка, висевшая над ней, упала. Не было ни надежды, ни веры — совершилось неизбежное.

Мама умерла.

Оля это чувствовала всем своим существом. Мамы не было больше. Кто-то холодно и ясно говорил ей это. Но слезы не шли.

Она смотрела на чаек, на замерзшую гладь озера, на гряду леса — и все это отражалось в ее глазах, в ее мыслях. Все это она видела, слышала и понимала отчетливо, как никогда, но во всем была пустота, не было связи, все говорило:

— Мамы нет…

Она не заметила, как в комнату вошел отец, бледный, утомленный, с чуть уловимой радостью в глазах. Он подошел к сыну и обнял его склоненную голову. Казалось, он хотел сказать что-то, но не мог. Потом посмотрел на каменное, неподвижное лицо дочери, и тень раздражения упала на его губы.

— Дети,— сказал он,— ваша мама спасена.

Он приостановился и тотчас же повторил тверже:

— Да, да… мама скоро поправится… кризис миновал.

У него появились слезы на ресницах — слезы утомления и слабости.

— И я пришел за вами… она зовет вас…

Лицо мальчика, помятое от жесткой подушки и красное от слез, мгновенно прояснилось. Глаза вспыхнули верой, счастьем, беспечностью. Он кинулся на шею отца и лепетал порывисто и быстро:

— Мама, мама здорова?.. Мама жива?.. А мы…

Он хотел посмеяться над тем, что они только что говорили с сестрой, но, взглянув на нее, умолк.

Она сидела такая же печальная, бледная, худенькая и молчаливая, точно радостная весть отца не коснулась ее уха. Узенькая полоска между бровями сделалась глубже, а глаза казались потухшими.

— Что же ты молчишь? — изумленно, почти враждебно, с эгоизмом успокоившегося, счастливого человека, спросил отец и, взяв за руку сына, поднялся.

— Идем.

Больная лежала на кровати, бледная и тонкая, с распущенными черными волосами, и смотрела на вошедших усталым, но счастливым взглядом выздоравливающей. Она чувствовала дыхание жизни, вернувшееся к ней, и ничего другого не хотела знать, кроме радости жизни.

Оля остановилась на пороге и в упор смотрела на мать. Она не подошла к ней и почти не узнавала ее. Точно что-то непонятное, нереальное совершалось перед ней, и она хотела проснуться. Она видела, но не принимала в себя видимое, потому что сознание ее жило в другом.

И когда она услышала голос матери, зовущий ее по имени, когда отец взял ее за плечи и силой хотел подвести к постели, она вырвалась из его рук, выбежала в темный длинный коридор, точно убегая от кошмара, села на пол и заплакала.

Оля ощутила теперь всю тяжесть своей утраты, и чего-то до боли мучительно было жаль.

Черный большой Неро пришел к ней, пристально смотрел на нее и, казалось, хорошо понимал своей темной и таинственной душой зверя.

Эта давящая тяжесть утраты владела Ольгой и теперь, когда, открыв глаза, она ослепла от окружающей тьмы.

Спеша и натыкаясь на вещи, девушка подбежала к кровати. Мгновение… и поднятые руки замерли, не имея сил опуститься на тело, которое чудилось мертвым.

Нет, страх обманул — Ксения Игнатьевна дышала. Но почему казалось Ольге, как и тогда, в прошлом, что предчувствие ей не солгало?

XXVII