Оля

– Паша, я увольняюсь.

Сурков подавился чаем и закашлялся. Я спасла ему жизнь, постучав по спине. Он вытер слезы, вернул очки на нос и спросил:

– Как это увольняешься? А кто работать будет?

И это называется влюбленный мужчина! Не «Куда ты, милая, уходишь?», а «Кто работать будет?»

– Найдете кого-нибудь. Кажется, к нам кто-то из урологии просился. В конце концов, свято место пусто не бывает.

– А ты куда собралась? В артистки, что ли?

– Дурак ты, Сурков. И не лечишься.

– Ну, ладно, ладно. Не злись.

Да я и не злилась. Это я так, для демонстрации характера.

– Давай рассказывай, чего ты там придумала.

– Это не я придумала. Это Ордынцев. Ну, помнишь, академик из четвертой палаты?

– И что?

– А то. Здесь только что была его супруга и предложила мне место сиделки. Для Виктора Петровича.

Паша смотрел на меня очень серьезно. Мы оба понимали, что все это значило.

Это значило, что в течение нескольких месяцев я буду наблюдать, как умирает человек. И, возможно, он умрет на моих глазах.

– Ты готова к этому?

– Не знаю, – призналась я. – Наверно, нет. Пока. Но зато я вполне готова к десяти тысячам в месяц. А также к крыше над головой и бесплатной кормежке.

– Так ты это ради денег? – спросил Паша.

Я замялась.

Да, конечно, ради денег. Наверно, мне должно было быть стыдно. Особенно после всего того, о чем мы говорили с Лизой. Но мне не было стыдно.

– А потом? Что ты будешь делать потом?

Паша сделал ударение на последнем слове. Я поняла его.

– Я не думала об этом, – честно сказала я.

– Очень на тебя не похоже, – заметил Сурков. – Обычно ты все ходы просчитываешь.

Ну, что на это ответить? Да, я сама себе удивлялась. Спонтанные решения были не в моем характере.

– А если тебя не отпустят?

– Да кто меня удерживать будет?

– Как кто? Зав. Хорошие медсестры на вес золота. Ты прекрасно это знаешь.

– Если б им еще и платили золотом столько, сколько они весят…

…

Зава я уговорила. Сан Саныч, конечно, расстроился, но все же подписал заявление. Сначала он заартачился и вспомнил про те самые злополучные две недели. Но я пообещала навести на него черную порчу, используя технику Вуду, а потом являться ему в летаргическом сне, и он сдался.

…

На сборы ушло меньше получаса. Нищему собраться – подпоясаться.

Сумку с вещами и пакет с книгами я вынесла в коридор и вызвала такси. Прокатимся с шиком на последние деньги.

Ключ от двери отдала соседке.

Прощай, тетя Клава. Прощай, ее замечательная квартира.

Таксист взял у меня листок и прочитал адрес.

– Двести, – сказал он.

Двести так двести. Я устроилась поудобнее и попыталась представить, что меня ждет.

Вспомнился сварливый тон Виктора Петровича и надменный вид его супруги. По спине пробежал неприятный холодок. Я отогнала мрачные предчувствия, напомнив себе о стиральной машине для мамы и хоккейном снаряжении для Олежки.

Город закончился. Мы переехали по мосту через реку и повернули налево.

Я никогда не бывала в этих местах. Заснеженные поля сменялись садовыми домиками. По большей части это были невзрачные хибарки, но иногда среди них попадались настоящие дворцы.

Мы въехали в дачный поселок с хорошим названием Хвойный, немного попетляли и остановились возле больших решетчатых ворот. Я вышла из такси. Машина уехала, а я несколько минут постояла, оглядываясь по сторонам.

Место было великолепное. Наверно, это был элитный поселок, и жили в нем одни шишки.

Вы кто? Я шишка из Хвойного. Хвойная, значит, шишка.

В сосновом бору вокруг озера расположились дома. Все разные, но все как на подбор большие и красивые. Они не теснились, прижимаясь друг к другу стенами. Нет, каждый из них был окружен участком земли не меньше гектара. Это были настоящие усадьбы, со своими рощами и лужайками.

Сквозь ворота мне был виден дом в глубине сада – двухэтажный, с мезонином и огромной верандой. На такой веранде в теплое время года замечательно пить чай и любоваться закатом.

Можно было долго разглядывать местные красоты, но я начала замерзать и нажала кнопку звонка.

– Кто там? – спросили металлическим голосом из динамика над моим ухом.

То ли мужчина, то ли женщина – непонятно.

– Это Ольга Смирновская, – ответила я громко и внятно.

Потом подумала и добавила:

– Медсестра.

Щелкнул замок на двери рядом с воротами.

– Заходите, – скомандовал металлический голос.

Я закрыла за собой дверь и пошла по расчищенной от снега дороге к дому. Дорогу уже снова начало засыпать, и на ней явственно были видны следы колес проехавшей недавно машины.

Поднявшись на крыльцо, я протянула руку к очередному звонку и только собралась позвонить, как дверь открылась.

– Заходите, – сказал тот же голос, теперь уже не металлический, но все равно скрипучий.

Я подчинилась и вошла внутрь.

Голос принадлежал чопорной женщине неопределенного возраста. На всякий случай я ей улыбнулась, но она не среагировала на мои попытки установить контакт.

Дождавшись, пока я разуюсь, сниму пальто и пристрою его на вешалку, она молча повернулась и пошла куда-то вглубь дома. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Тапки мне не предложили, поэтому пришлось идти в носках.