Оля

— Верно, ты хорошо теперь стала стрелять. Может, нисколько не хуже меня. Пускай, но пойми: ведь в цирке-то не состязания по стрельбе идут, там номер для публики, важна игра, артистичность, надо чтоб было интересно и красочно, ведь мы роли играем — я стрелок, мужественный охотник, попавший на сцену, а ты его хорошенькая, весёлая помощница. Это всё роли! А без тебя номер потускнел, плохо выглядит, я же вижу! Давай пока поедем и начнём опять вместе работать, у нас будет время подумать, и когда-нибудь после мы придумаем новый номер, только сейчас поедем, а?

Мама тоскливо, умоляюще сказала:

— Родя, ты вспомни, сколько раз у нас такой разговор кончался этим! "Как-нибудь потом". И никогда ничего потом не было. И теперь не будет, если я с тобой поеду. Да мне и нельзя, в шапито я уже дала согласие, и комиссия меня смотрела, мне готовят реквизит, и репетиции назначены.

— Та-ак! И ты мне не написала даже! Здорово!

— Я тебе говорила. Я тебе писала. Ты позабыл?

— Я думал, это так. Мечта. Одна из твоих этих… фантазий.

— Так оно и есть: мечта. Поэтому я от неё не могу отступиться. Другим она пускай кажется маленькой, а мне она дорога.

— Это всё опять-таки хорошо в рассуждениях. А ты подумала, ты уверена, что всё сможешь сама выдержать? Прожить даже одна! Уверена? Уверена?

— Не знаю… Я постараюсь.

— "Постараюсь"!.. Нет, у тебя на уме ещё что-то есть!.. Ты опять?..

— Да, опять. Ты знаешь, я два раза уже бросала заниматься…

— Из-за Оли! Ты из-за Оли тогда бросила!

— Пускай из-за Оли…

— Ты мечтала об Оле! Ты мечтала, что у тебя родится какая-то необыкновенная, сказочная Фабиола, ты ведь её Фабиолой хотела назвать, а вышла обыкновенная, славная Олька как Олька.

— Обыкновенная, моя единственная, любимая девочка… Если хочешь знать, она для меня и есть Фабиола моего сердца…

— Нет, нет, нет! — не слушая, будто уши пальцем затыкая, перебивал папа. — Ты, значит, опять поступила заочно? Зачёты сдаёшь? Предположим, ты доучишься, ты кем же тогда станешь? Как это… филологом или ещё как? Копаться в старине, собирать сказки и присказки и изучать, что там триста лет назад бабы на свадьбах голосили? Этот самый, как его?..

— Фольклор?.. Да, это тоже мне интересно: что думали, какими словами говорили те, кто жил до нас на этой земле.

— И это будет называться "высшее образование"? Чтоб, значит, превзойти! Вот что в тебе сидит! Чтоб ты — выше. А я — ниже. Вот как!

— Когда люди любят одинаково, — тихо и грустно проговорила мама, — они не бывают ни выше, ни ниже.

— Ах, до чего поучительное изречение! Только это как раз тоже из бабьего «фольклора», сказка! Ты опомнись, ведь ты просто пропадёшь одна! Хорошо вам тут жилось зиму?

— Нет, не очень… Плоховато.

— А-а-а! Ты ведь как была, так и осталась, посмотри только на себя — девчонка! Вы с Ольгой в сказочки играли, да сама ты в них и запуталась и увязла! Ты из фантазий-то своих, из этих сказочек слюнявых, наружу выгляни — мир устроен не по сказкам! Из Ольги ещё тоже существо сделаешь такое же! В жизни нужны крепкие нервы и мускулы… А ваших этих мальчиков с пальчиков ногтем давят… Противно и тошно слушать твои рассуждения!..

— Я… — проговорила мама, и по одному этому слову слышно было, как глубоко она обижена, оскорблена.

— Что "я"? — грубо, как никогда, крикнул Родион Родионыч. — Семья у нас или нет? Не нравится тебе работать, сиди дома, если тебе клоун не нравится, я семью всегда прокормлю… Да, и не желаю, раз ты не хочешь, я тоже теперь не желаю… Должен быть в семье один какой ни на есть, а всё-таки хозяин? Который за всех решает…

Мама глубоко вздохнула, перевела дух и почти шёпотом ответила:

— Нет.

— Ах вот как у нас пошло! Нет? Хватит с меня! — вдруг взорвался Родион Родионович. — Кончаем болтовню. Я вас забираю, и мы едем, ясно?

В начале разговора Оля ловила каждое слово, каждую интонацию, потом заметила, что всё как будто повторяется — папа настаивал всё больше, сердился, твёрдым повелительным тоном "мужественного охотника" восклицал: "Нет, я вас забираю!", а мама виновато и мягко стояла на своём, и в конце концов Оле стала сниться какая-то карусель, на которой она несётся по кругу и, пролетая мимо папы, слышит: "Забираю и увожу", а на другом краю мама печально повторяет: "Да, да, это мечта!" А когда она открыла глаза, на стенке сияло яркое солнечное пятно, было утро, мама сидела, опершись локтем о стол, и устало плакала, прикрыв глаза платком, а папа сидел, схватившись за голову обеими руками, стиснув зубы, как будто его больно ударили по затылку и он старался перетерпеть эту боль…

В голове у Оли немножко путалось: что карусель, что правда в ночном разговоре, но постепенно стало вспоминаться, проясняться.

— Доброе утро! — сказала мама. — Сейчас будет готов завтрак!

Глава четырнадцатая

На другой день было воскресенье. Не нужно было даже заглядывать в календарь, чтоб с первого взгляда в окошко убедиться, что сегодня праздник: небо без единого облачка, солнце слепит и сверкает на воде, на каждом стёклышке, на каждой медной ручке.