— Олянка! Вернулась? — улыбнулась мне женщина. — Да, давай я отнесу, спасибо маме передай.
— А можно я сама? Посмотреть хочу.
— Иди, — пожала женщина плечами. — Если спит, не буди, поставь на стол да записку напиши.
— Хорошо.
Я бесшумно поднялась по лестнице и сразу поняла, какую комнату этот мужчина занял. По обычаям у порога клали нож, как символ того, что гость пришел с миром и не собирается причинять зло хозяевам. Мол, вот я оружие за порогом оставил. Конечно, полагалось оставлять оружие за порогом дома, а не комнаты, так ведь упрут же. Да и обычай был всего лишь обычаем. Настоящего оружия никто не оставлял.
Я аккуратно, как шпион на задании, открыла дверь и проскользнула в комнату. Воин спал.
— Твою мать, — прорычала я шепотом, испытывая непреодолимое желание и впрямь надеть ему на голову горшок с вареньем.
Во мне боролись два желания: разбудить и убить или не будить. Может, и правда человек болеет. Но вот каким образом Альдред оказался в моей деревне? И совершенно случайно, поди, притащил маме кроликов?
— Подъем! — громко сказала я и с грохотом поставила на стол горшочек. — Малина пришла.
Альдред закашлялся. И совесть меня уколола очень больно.
— Ладно, можешь не вставать, — вздохнула я. — И с чего это вдруг у тебя появились родственники в моей деревне?
Он с трудом сфокусировал на мне взгляд. Вот черт, и правда, кажется, заболел, притом сильно. Надо к маме сбегать, за зельем. Сбегаю. Вот только объяснений дождусь.
— Ты чего тут делаешь? — Голос у него был хриплым.
— А ты? Я домой вернулась. Вы меня достали. И каково же мое удивление — север Альдреда оказался ближе, чем я думала, да еще и на юге!
— Просто заехал, места у вас… красивые.
— Уникальные, — подтвердила я. — Нигде больше таких нет. Только в моей деревне. Исключительный случай.
— Может, придержишь сарказм до того момента, когда проснется мой? Дай лучше чаю.
Голос у него совсем пропал. И я решила повременить с нотациями, успеется еще.
— Как ты умудрился так простыть? — ворчала, заваривая чай. — Кабан здоровый.
— Попрошу без ненужных сравнений.
— Сам пить сможешь?
— Нет, — хитро глянул на меня Альдред.
Кое-как, едва не пролив чай, я помогла мужчине напиться. А что оставалось делать? Бросить его тут мучиться? Простуда — гадкое дело, я это понимала, как никто другой. И если уж умудрился ее подхватить…
— Ну и что мы скажем? — Я отвернулась, чтобы накрыть варенье.
Вдруг почувствовала, как теряю равновесие и падаю прямо на Альдреда.
Потом — как горячие губы прикасаются к шее, рука забирается под рубашку.
— Что ты повелась, — весело прошептал он.
— Эй! — Я дернулась, но Альдреду стало только удобнее меня держать. — Я кричать буду!
— Бу-удешь, — довольно протянул он. — Но никому и в голову не придет нас побеспокоить.
— А горшком?! — рявкнула я, когда руки мужчины переместились на совсем уж неприличные части тела.
Альдред поднял глаза, оценивая перспективу.
— Солнышко, положи горшок, — ласково попросил он. — Я же шучу. И ничего не делаю. Мы разговариваем.
— Лежа?
— Лежа. Я — больной человек.
— На голову.
— Не спорю. Но вообще, по правилам этикета ты не должна стоять в моем присутствии. Сесть здесь некуда, вот ты и лежишь.
— Нет такого правила! — возмутилась я.
— А вот и есть!
Он надо мной издевался с таким удовольствием, что я даже растерялась. И ответить ничего не могла. Только с возмущением рассматривала Альдреда, как будто видела в первый раз. Вообще, я действительно впервые видела, как он так улыбался.
— Что ты здесь делаешь? — И не преминула добавить: — Руку убери. И вторую!
— Ладно. — Он рассмеялся и поднял руки. — Я проезжал мимо. Почувствовал, что немного простыл, решил не искушать судьбу и снял комнату.
— Проезжал мимо. На север.
— У меня сестра живет в монастыре неподалеку. Навещал, — ничуть не смутился Альдред.
— Значит, проезжал мимо. Заболел. Решил отлежаться. А кролики?
— Поймал по дороге. Думал зажарить. А приехал в деревню, вспомнил, что здесь твои родичи живут. Не хранить же мне тушки здесь, правда? А вашему старосте я заплатил неплохо, чтобы еще и мясо отдавать.
Я лихорадочно искала, к чему бы придраться. Что-то не сходилось, но что именно — я не понимала. Однако нутром чувствовала: Альдред врет. Причем нагло, улыбаясь, не сомневаясь в том, что я вижу его ложь.
— Я тебе не верю, — наконец сказала я.
— Вижу, — хмыкнул мужчина. — Однако тебе придется это проглотить, моя хорошая, ибо больше я тебе ничего не скажу. Чаю еще сделаешь?
— Нет! — Я возмущенно тряхнула головой. — Ты меня обманул. Издевался. Уезжай немедленно, ты здоров, как конь!
— Вообще-то я планировал задержаться. Мои родные не очень жаждут меня видеть, а у вас тут места симпатичные. И не только места…
— Хватит, — я уронила голову ему на грудь, — ну, хватит. Я ведь сбежала, чтобы в вашей игре не участвовать. Альдред! Уезжай!
— А ты подумай, головкой светленькой и пушистой. Я здесь до первого снега, в замке мне надо быть только к церемонии, поскольку студентов, которых надо готовить, не осталось. Знаешь, что я могу сделать до первого снега?