Французы тут же дали мне выпить какой-то очень ароматный бальзам с выраженным вкусом валидола. В голове тут же загудело и все помутнело в глазах, а еще через несколько мгновений я как тумане увидел, что Шарль прижигает мне рану. Удивительно, но боль была терпимая.
Через полчаса в голове просветлело, боль почти прошла, осталось только небольшое жжение.
Пока я приходил в себя, братья Ланжероны полечили и перевязали всех раненых. Кроме Герасима, тяжело раненных было еще двое. Когда я окончательно пришел в себя, все наши бойцы чисто внешне были в совершенном порядке, только у Архипа были видимые следы полученных ранений, повязка на голове.
Убитых поляков, графа и его племянника погрузили на лошадей и увезли, Шарль сказал, что их сегодня же отпоют, а завтра он покажет мне где их похоронили. Своих павших и тяжелораненых французы увезли отдельно.
В трактир, где нас с нетерпением ожидали мы вернулись уже далеко затемно. С нами опять поехал Жан-Батист со своими людьми.
По дороге он, упреждая разговор на гнилую тему сказал, что им не нужны никакие деньги, а вот семьям погибших помочь не помешает и назвал сумму, значительно меньше намеченных мною для этого сто тысяч фунтов.
В полдень следующего дня мы тронулись в дальнейший путь. Помимо Франсуа и Николя, нас до Марселя сопроводил и Жан-Батист со своими людьми.
Особых впечатлений от Франции у меня не было, я её в свое время исколесил вдоль и поперек. На каком-то этапе своей водительской работы у меня стало получаться через всякие признаки прогресса видеть красоту природы и то, что люди создавали и чем жили веками, ну или остатки этого.
Поэтому у меня легко получалось представить в своей голове, какой например была жизнь французской провинции много лет назад, также как и нашей России. Для этого мне лично достаточно было выезда куда-нибудь на место, а потом походить по музеям, особенно где было много картин и различных панорам, типа Бородинской или Севастопольской.
Но одно меня потрясло до глубины души: Франция была французской. Конечно в Марселе, особенно в порту и окрестностях, я видел иностранцев и не только европейцев, но и арабов, турок, достаточно часто, встречались негры. Но это было не массовое явление. А провинция была сплошь французской.
Соне непарижская Франция понравилась, а её камеристка Татьяна вообще была без ума от наших сопровождающих.
В Геную мы приплыли через две недели. Удивительно, но факт, супруга действительно справилась со своим токсикозом. Погода как по закакзу стояла великолепная, чуть ли не летняя, море было на удивление спокойным и морское путешествие из Марселя в Геную доставило нам огромное удовольствие. Слева действительно был Лазурный берег, рядом постоянно были устраивающие представление дельфины, безумно красивые восходы и заходы солнца и прекрасная морская гладь.
О случившимся во Франции не было никаких разговоров. Даже Соня ничего не спросила у меня, только вечером в постели погладила мою раненую руку, когда увидела повязку. Архип снял повязку на следующий день. А старый солдат просто переоделся и вел себя как ни в чем не бывало, не подавая вида, что у него на груди рана.
С Герасимом было сложнее. Я очень переживал как он перенесет морской переход, но всё обошлось и в Генуе он резко пошел на поправку.
У меня было достаточно времени что бы еще раз всё взвесить и обдумать. Мне очень понравился капитан нашего корабля и я пригласив его в свою каюту, показал ему чертежи Антонио и спросил:
— Месье Перрен, что вы думаете о таком корабле? — капитан моего вопроса естественно ждал и тут же ответил.
— Я хорошо знаю верфь синьоров Марино. Во всем Средиземноморье им наверное нет равных. Корабли-легенды не раз сходили с их стапелей. Я не слышал ни одного плохого отзыва о построенных ими кораблях.
Старый моряк еще раз внимательно посмотрел на чертежи Антонио и добавил.
— Если они построят это судно, это будет очередной шедевр. Но у всех кораблей построенных на этой верфи есть один большой недостаток, — капитан улыбнулся, — они очень дорогие. Наверное самые дорогие в мире.
Беседа с капитаном Перреном подкрепила мое мнение о проекте Антонио Марино. В нашей компании никто не разбирался с кораблях и тем более в их строительстве и я решил привлечь в качестве эксперта адмирала.
Сразу же после разговора с Антонио я послал ему письмо и даже успел получить на него ответ за те дни, что мы провели в Кале.
Адмирал ответил «да» и тут же направился в Геную, но как истинный моряк он предпочел в Италию плыть, а не ехать.
В Рапалло, примерно в двадцати километрах от Генуи жил один офицер служивший когда-то под его началом. Во времена войн с Наполеоном он женился на итальянке и выйдя в отставку уехал в Италию.
Хозяин верфи Паоло Марино, высокий седовласый, но еще крепкий старик, успел получить письмо внука и провести большую подготовительную работу.