Олигарх 2

Тут полковник как в воду глядел, скоро Великий князь Константин Павлович это и сделает, когда на параде в честь открытия памятника Николаю Копернику заставит всех без разбора отдавать воинские почести, чем оттолкнет от себя многих солдат и офицеров. Коперник конечно великий астроном, но для массы простых солдат и офицеров он в первую очередь католический священник и требование приветствовать его жуткое оскорбление религиозных чувств и грекокатоликов и православных.

— А в предстоящей войне с турками, — о грядущем очередном столкновении с Портой в российских пределах не говорил только ленивый, — польская армия благодаря заботам Константина Павловича участия наверняка не примет, хотя было не плохо таким способом выпустить пар из польского котла, — закончил полковник, поставив жирную точку в своем повествовании о польских делах.

Ранним утром следующего дня мы выехали из Варшавы. Для сопровождения нас до Ковно полковник выделил целый взвод своих кирасиров, видя мой очень очень понятный интерес к польским делам, он решил подстраховаться.

Сергей Петрович должен будет нас догнать, его важный контакт вернулся из Берлина поздним вечером и сразу же прислал посыльного.

Архипа я решил оставить с господином Охоткиным, афишировать цель задержки Сергея Петровича было не резон, а одного его оставлять было совсем не камильфо.

Из Варшавы я уезжал с тяжелым настроением, никаких рычагов воздействия на ход событий я не видел. Конечно можно просто пристрелить главного фигуранта дебюта будущего бунта, но это скорее всего наоборот подхлестнет польский молодняк, он уже пользовался огромной популярностью в среди кадетов Школы.

Единственной моей надеждой был генерал Бенкендорф, я попытаюсь донести до него свои знания, под маркой каких-то «подозрений и глубокомысленных выводов».

Сергей Петрович с Архипом догнали нас очень быстро и известия он привез тревожные.

Недаром незабвенный папаша Александра Филипповича Македонского говаривал еще больше двух тысяч лет назад про силу осла груженого золотом. За многие века в этом деле ничего не изменилось.

В финансовой паутине охоткинского контакта, судя по всему, завязло очень много больших и маленьких людей Царства Польского и он открытым текстом заявил Сергею Петровичу, что очередной выброс польского гонора неизбежен и ни что не сможет предотвратить его.

Сам он ждал его с ужасом, по древней польской традиции в любом случае рано или поздно начнут бить, как он сам выразился, по его еврейской роже. Но это всё лирика, её к делу не пришьёшь, а вот затем неожиданно последовала и конкретика, причем без какого-либо нажима со стороны Сергея Петровича.

Первое, что конкретно он услышал было то, что опасения полковника не беспочвенные. Покойный граф Белинский успел донести свою негативное отношение в моей персоне до соплеменников и в Варшаве были люди жаждущие свести со мной счеты.

О бесследном исчезновении их сиятельства, его племянника и нескольких французских поляков уже было известно. А так как граф оказывается известил своих варшавских корреспондентов о открытии сезона охоты на меня, то они резонно решили, что эти исчезновения произошли не без моей помощи.

Вторым было обещание прислать весточку когда появится конкретная информация о планах польских заговорщиков.

Такая готовность к сотрудничеству незнакомого еврейского ростовщика меня совершенно не удивила. Когда мы уезжали из Лондона, улучив минуту Сергей Петрович неожиданно для меня вернулся к нашему разговору о верности его служения моей персоне.

— Ваша светлость, — я никак не мог понять, в каких случаясь он и Иван Васильевич, обращаются ко мне не по имени-отчеству, а титулуют меня светлостью, — я до гробовой доски буду верно служить вам, но пожалуйста, не интересуйтесь без надобности моим прошлым. В нем нет ничего стыдного или позорного, но много такого, что тягостно вспоминать.

Мне очень хотелось знать, что связывает Сергея Петровича с ростовщиком так, что тот готов идти на смертельный риск предлагаю свои услуги осведомителя в таких делах. Но раз меня в такие детали не посвящают, значит так надо.

За несколько верст до Ковно, Иван Васильевич предложил устроить небольшой привал и созвал «военный» совет в составе пятерых человек, кроме нас троих в нем принял участие карасирский офицер и моя супруга.

Где-то в Австрии перед приездом в Варшаву у нас состоялся очень интересный разговор. Софья Андреевна заявила, что ей невыносимо жить, когда у меня есть от неё какие-то тайны из-за которых льется моя кровь. Если мы с неё одно целое, как это должно быть в настоящем супружестве, то никаких тайн не должно быть.

На самом деле я ничего не имел против, у меня именно такими были идеальные представления об отношениях супругов. Поэтому еще в польской столице я откровенно все рассказал жене и сейчас она полноправно участвовала в нашем совете. Надо сказать, что мои помощники этому факту ни сколько не удивились, приняв его как должное.